За грязным стеклом тамбура летели пригороды: домики,
бетонные заборы в цветных кляксах граффити, серые корпуса
с пустыми окнами. На промелькнувшей платформе душный
июльский ветер гнал пыль. Поверх пейзажа плыло отражение:
изможденное лицо, в тридцать лет выглядящее на все сорок.
Сигаретный дым колыхался вокруг головы нимбом. Еретическая икона
«Возвращение блудного пасынка», стекло, пепел.
Андрей приоткрыл дверь между вагонами и кинул окурок
на мелькающие в просвете шпалы: бесконечная лестница,
и не ясно, спускаешься ты или идешь вверх. Сплюнул
и пошел обратно в вагон. У туалета старушка
в домашнем халате препиралась с толстой теткой
в форменном кителе. Разморенная жарой проводница крутила
на пальце ключи и запрещала справлять нужду
в страшной «санитарной зоне».
Натужно улыбнувшись обеим, Андрей боком двинулся между
женщинами. Проводница качнулась к нему необъятным бюстом
и шаловливо подмигнула. Ресницы у неё были слипшиеся
от туши, а вокруг витал крепкий дух вчерашнего алкоголя
и мятной жвачки. Отвечать на взгляд не хотелось.
— А мне надо! Срочно! — в очередной раз
взвизгнула старушка.
— Женщина, я же сказала...
Не желая ни слушать спор, ни заводить близкое
знакомство, он прошел дальше.
Плацкартный вагон ударил в нос запахами пота, несвежей еды
и грязных носков. Стараясь не задевать торчащие
в проходе ноги с желтыми пятками, Андрей добрался
до своего места. Проснувшиеся соседи завтракали, оккупировав
столик между нижними полками. Мятые пластиковые бутылки
с чем-то мутным, воняющий кислым пакет с солеными
огурцами, разложенные на газете вареные яйца, похожие
на вынутые глаза. Ободранный остов курицы, стыдливо прикрытый
салфеткой. И косые взгляды попутчиков.
Не обращая на них внимания, Андрей полез на свое
верхнее место. Улегся на полосатый матрас без простыни.
Отвернулся к стенке. Запахи одновременно вызывали голод
и тошноту. Глаза закрылись сами, толкая в привычное
оцепенение.
В темноте под веками царила беспросветная тоска
и мучительное чувство отрубленной третьей руки. Много хуже,
чем голод, брезгливое отношение окружающих и откровенная
ненависть.
Он не ощущал эфир. Совершенно. По венам
раскаленным металлом перекатывался блокатор. Отупляя, вытравливая
надежду, убивая чувства. Лоб над переносицей привычно отзывался
молчащей пустотой и болью. Только шумел не настроенным
радиоприемником нижний «спектр».
