«Эскильстуна» – небольшой грузовой пароходик, возвращался домой, в Стокгольм, после почти месячного плавания по Ботническому заливу. Это было, пожалуй, одно из самых бездарных и бессмысленных плаваний капитана Эриксона.
А началось оно с несказанной удачи: знакомый маклер порта Лулео прислал ему телеграмму, в которой предлагал перевезти в Стокгольм лес для мебельного комбината. Путь до Лулео хоть и не близкий, но, по здравому размышлению капитана, «игра стоила свеч». Тем более, что над Скандинавией стояла ранняя тихая осень, до жестких осенних ветров и суровых штормов в Ботническом заливе было еще далеко.
К этому времени капитан Эриксон уже не один месяц основательно сидел на финансовой мели и с нетерпением и надеждой ждал той неожиданной удачи, которая к везучим людям всегда приходит нежданно-негаданно, но всегда своевременно. Эриксон считал себя человеком фартовым. Удача всегда поворачивала к нему свой светлый лик в то самое время, когда он в чем-то очень нуждался.
Так случилось и сейчас. Уже больше месяца он почти не выходил в море, сделал лишь пару коротких рейсов по озеру Меларен, что возле Стокгольма. Домашнее дело. Но это было не плавание, а так, колгота, не доставившая ему ни удовлетворения, ни денег. Их хватило лишь на уголь для котла, а мизерные остатки пошли на сигары для капитана и на бутерброды для команды.
И вот – совершенно неожиданно – телеграмма из Лулео. Она согрела их, окрылила надеждой. Стали торопливо собираться. Но счастья никогда не бывает через край. Уже перед самым отплытием случилась неожиданная задержка: к назначенному времени не явился кочегар. Накануне он вместе с ними носился по пароходу, готовясь в плавание. Явился на пароход и утром. Перед отплытием ненадолго отпросился и… исчез.
Прождали час, потом второй. Злые на кочегара, они молча сидели в рубке: невысокий, но плотный рыжеволосый энергичный капитан Эриксон и долговязый аскетичного вида рулевой Рольф. Капитан время от времени нервно пощипывал свою рыжую шкиперскую бородку, рулевой вытирал о рукав куртки свою губную гармонику: не решался в томительные минуты ожидания поднести ее к губам и тем самым вызвать капитанский гнев. Он уже и так висел в воздухе. Сколько помнил Эриксон – а они были связаны с Рольфом общим делом уже около пяти лет – эту свою гармонику он редко выпускал из рук. Она была у него вроде талисмана. Играл редко, и то лишь когда оставался наедине и был чем-то озадачен, или когда случалось у него плохое настроение. Причину никогда не сообщал. И мелодии у него в большинстве своем были грустные, унылые.
