Князь Оливер Райли
Вопль моей женушки прозвучал для меня райской музыкой! Никогда
не считал себя мстительным человеком, но это был особый случай!
Разочарованный и испуганный крик Авроры был самой маленькой местью
за все ее насмешки и грубые слова, которые я слушал от нее с самого
нашего детства.
Указав кучеру, куда поставить сундук с вещами супруги, я
поблагодарил его и сунул в руку медяк. Мужик довольно буркнул:
«Благодарствую, барин» — и, вскочив на облучок кареты, тронул
лошадей.
Я пропустил карету и не спеша направился к горестно причитающей
жене. Видимо, ее удивление и разочарование оказались куда сильнее,
чем я мог предположить, так как вечно высокомерная и чопорная
девушка сидела на земле и, раскачиваясь из стороны в сторону,
что-то бормотала себе под нос.
— Я же говорил, что нужно было дорожное платье надеть, — поддел
я ее, подходя ближе.
Мои слова сработали словно спусковой механизм. Аврора резко
повернулась ко мне, в ее глазах полыхало пламя ненависти, а
идеальные черты ее красивого лица неузнаваемо исказились, и она
закричала.
Ты, князек недоделанный! Ты куда меня привез? Чей это дом?
Твоего конюха? — ткнула она пальцем в усадьбу, где прошла вся моя
жизнь. — Поиздеваться захотелось? Поздравляю, у тебя получилось! А
теперь давай вези меня в свое имение!
Вокруг нас собралась уже приличная толпа побросавших свои дела и
выбежавших на шум крестьян. Привыкшие при толерантном хозяине
свободно выражать свои мысли люди вовсю потешались над незадачливой
хозяйкой, переговариваясь и указывая на нее пальцем.
Заметив это, Аврора чуть не задохнулась от возмущения. Несколько
раз открыв и закрыв рот, она вскочила на ноги и, подобрав одной
рукой юбки, принялась тыкать пальцем в сторону потешавшейся над ней
челяди и шипеть:
— Я тебя запомнила! И тебя тоже запомнила! И тебя, щербатый!
Чего скалишься? Или рот твой лошадиный не закрывается? А ты,
толстуха, что потешаешься!? Верно, себя никогда в зеркало не
видела? И то верно, ты в него просто не поместишься! А ты,
конопатая, — тебе в темном уголке сидеть нужно, оплакивая внешность
свою страшную, и на люди не показываться! Вы все тут сборище нищих
уродов! Вы мне все заплатите за ваши насмешки!
Многоголосый гомон постепенно стих. Ошарашенные подобными
оскорблениями люди, насупившись, молча смотрели на девушку. Две
женщины, заплакав, убежали в людскую. Я стоял в звенящей тишине,
открыв рот, и не мог прийти в себя после того, что услышал из уст
утонченной и воспитанной аристократки. Наконец кое-как взяв себя в
руки, я произнес:
