«А танцы будут?» — спросил зверь.
«Надеюсь, нет», — откликнулся Ран, сползая с кровати. Кошмар
преследовал его с восьми лет, год за годом и почти что ночь за
ночью, но уже давно перестал волновать. Сбывшихся кошмаров не
боятся.
«Жаль». — Зверь скалился и ходил кругами. Танцами он называл
интересное ему: спор, перепалку, драку и даже бойню. Себя он считал
опытным танцором и мечтал вальсировать едва ли не всю жизнь.
Зверя звали Первый, а иногда — Второй. Настоящим зверем он не
был, не мог ни ходить кругами, ни скалиться и жил только внутри
Рана. Таким проклятьем он владел уже тринадцать лет, с тех пор как
стараниями отца в него засунули чужую душу.
Вернее всего говорили шепчущиеся за спиной: «Эй, смотри, это тот
ублюдок, внутри которого живет какая-то тварь». На звание «ублюдка»
Ран плевал, а вот Первый за «тварь» рычал и скалился. Второй только
смотрел свысока, но все подмечал, а мог бы — записал, чтобы потом
воздать по заслугам.
Зверем Рана был дух, с которым он делил тело, но уступал
контроль, когда нуждался в магии. Тот помнил последние жизни и
говорил разными голосами, олицетворяющими их. У них даже было
подобие семьи: мудрый и ответственный отец, вдумчивый старший сын и
младший — без ума и тормозов, но с бешенством и силой. Плохо разве,
когда в настоящей семье чертов беспорядок?
Утро в очередной раз напомнило о нем: хмурыми взглядами отца,
заранее осуждающего за все возможное, холодным молчанием Рема,
лебезящими голосами слуг, не оставившими страх перед этими двумя
даже спустя годы службы.
После завтрака братья сели в автомобиль: по моде, с открытым
верхом — в смысле, подороже, чтобы уж точно знали, кто едет. Едва
машина тронулась, Ран поднял воротник пальто и поплотнее скрестил
руки. Мода не учитывала, что весна в Норте хватает ледяными зубами
и отпускать не смеет — да и у лета доброты не больше.
Ветер бешено трепал волосы, пряди мигом выбились из хвоста и
полезли в глаза. Рем искоса глянул — говорливым брата нельзя было
назвать даже в самых смелых мечтах, и Ран научился безошибочно
читать его лицо. Сейчас выражением старший давал совет: подстригись
— весьма дельный, но прическа делала Рана менее похожим на
аристократа. Так, может быть, кто-то не догадается, что он — «тот
ублюдок с тварью» из дома Алванов.
«Сам такой», — заворчал и ощерился иглами Первый. Конечно,
никаких игл не было — эта фантазия пришла из детства, когда Ран еще
не знал, как выглядит засевший внутри него зверь, и рисовал ему
клыки и когти, иглы, рога, шипастый хвост — все самое страшное, что
удавалось представить. Даже будь иглы, ощериться Первый не мог:
права действовать у него не было, но Рану нравилось придумывать
возможные жесты для каждой фразы. Это тоже пришло из детства, когда
его начали сторониться — только засевшая внутри семейка и была
рядом.
