А ныне иди, направляй народ,
Куда Я изрёк тебе,
Вот Мой ангел пойдёт пред тобою;
А в день, когда Мне помянуть,
Я помяну им их грех.
Ки Тиса
Ныне я внял тебе, чтобы не истребить их всех вместе; но
всегда, когда буду взыскивать с них за их провины, Я
взыщу с них отчасти и за эту вину вместе с другими
провинами.
РаШИ
Премьер-министр проснулся среди ночи, тихонько вздохнул и посмотрел на часы. Половина второго только. Во мраке живота было какое-то напряжение, и он понял, что уснёт теперь не скоро. Во рту пересохло. Стараясь не кряхтеть, нащупал ногами тапочки в серую клетку, покосился на спящую голову жены и пошёл на кухню. Непонятно, что его разбудило, сны свои он не помнил почти никогда. Вот если удавалось вздремнуть в самолёте по пути куда-нибудь в Москву, то первые минуты в голове маячили ещё какие-то бредовые сюжеты, но стоило подумать, что скоро придётся делать серьёзное лицо перед этим душевным русским, как всё забывалось без следа. С этим парнем хотелось выпить и выпить обязательно виски. И не в мрачном Кремле, населённом тенями предыдущих недоступных его пониманию и совершенно диких хозяев, а в Нью-Йорке. Прилететь инкогнито, под чужим паспортом, пересечься с Путиным где-нибудь в баре на Манхеттене и неожиданно так позвонить в Белый Дом: «Эй, Донни, к чёрту твоих мексиканцев, давай к нам, мы научим тебя строить заборы, дружище!». Ведь наверняка не обидится.
На кухне – полумрак, лишь синеватый таймер холодильника выкрадывает очертания знакомых предметов. Но что-то здесь было не так. За столом сидел человек. Премьер вздрогнул, но не закричал, подумав о спящей жене. Монументальная фигура во мраке и без малейшего движения. Он ущипнул себя за зад, но виденье не ушло, наоборот – глаза освоились в темноте и можно было разглядеть детали. Или всё это продолжение какого-то сна, или на его кухне сидит некто в огромной белой шапке. «Неужели это конец?» – мелькнуло в голове, но откуда-то появилась решительность, глава правящей партии протянул руку к выключателю, зажмурился и зажёг свет. В ответ раздалось учтивое покашливание Они молча и внимательно смотрели друг на друга.
Это был седой благообразный дед, сплошь заросший бороденью, как Бен Ганн. Коричневатый тулуп, меховая шапка, какие носят польские хасиды по праздникам. Суровое, патриотическое лицо, утиный нос, мохнатые брови, нависающие над выразительными обречёнными какими-то глазами. Развесистые, как листья пальм, усы тонули в бороде, чуть прикрытые меховыми отворотами тулупа. Руки в белых рукавицах покоятся на столе, отполированный посох прислонён к холодильнику.
