Поехали ночевать к моей банде. По
пути Молот молчал, хмурился. Всю дорогу рука сжималась и
разжималась нервно. Курили и молчали. Егор на зловещую фигуру
косился, то и дело щупал карман.
Первым делом плечом занялся, прощупал
головку на предмет перелома. Чистый вывих. Очень интересно, почему
не орет, при таком повреждении должен голосить во всю глотку, а
этот еще и час в экипаже трясся. Силен. Для обезболивания дал
выпить стакан коньяка, подождал пару минут и приступил к вправлению
по Кохеру. Выбрал пару крепких парней, дежуривших у крыльца. Одному
поручил руку держать, второй пересадил пострадавшего на табурет и
обхватил вокруг груди.
— Будет больно, готов?
— Давай уже, — тихо ответил
Молот.
Я взял руку, осторожно согнул в
локтевом суставе, затем также осторожно ротировал плечо наружу.
Подал всю руку вперед и не успел закончить положенное четвертое
движение, как раздался щелчок. Головка вошла в свое положенное
место. Сустав вправился. Молот вскочил и начал размахивать
пострадавшей рукой.
— Стой, стой, — закричал я, — Нельзя
этого делать, а то опять выскочит.
Из разорванной простыни соорудил
повязку Дезо, которая фиксирует всю руку.
— Неделю носить, не снимать, я
прослежу.
Обработал несколько неотложных ран.
Порез на боку и левой ноге пришлось почистить и зашить. Всю
медицину Молот воспринимал спокойно, не издав ни единого звука.
— Все, до завтра протянешь, а там и
обычного целителя найдем. Опять же завтра все разговоры и
вопросы.
Выгнал всех из своей комнаты и уснул,
сняв штаны до половины.
…
Проснулся от света в лицо. Нерадивый
подери, если солнце так высоко, значит до обеда проспал. Все тело
привычно ломило, пустота внутри отдавала в виски, также
привычно.
По привычке глянул на сообщения и
подивился на сорок семь пропущенных от Паши.
Голос раздался торопливый и
пуганный:
— Понимаешь, Боря, тут приключилось.
Я сам не понял, и ты не поверишь.
—Обязательно поверю, только ты
расскажи с толком.
— Тут это, я чифирь попробовал. Не
понравилось, гадость редкостная.
— Ты как успел? Я же рецепт еще не
сбросил.
— Сварили. Блатные и шныри сварили.
По кругу пили по два глотка.
— Эй, ты как к блатным попал? По
порядку давай.
— Ну меня опрашивали сначала. Ты же
мне всю верно сказал. Нельзя своих выдавать. Просто плохо это.
Сказал, что сам этот стих написал просто про Таню, без всяких там
наркоманов. Я про наркоманов то и узнал от этого обер-капитана. Он
вопросы задавал, а Анна Львовна на него сердилась. Я молчал. Потом
Анна Львовна говорила, обер-капитан сердился, а я молчал все
больше. Потом прямо кричать начали друг на друга, ругаться. Анна
Львовна сказала с погонами прощаться, а обер-капитан — что он
вертел всю нашу семейку. И добавил, что без какой-то санкции не
отпустит, одного уже отпустил. И что до утра я в камере буду, в
одиночной.
