Сон отступает не сразу: несколько секунд, может с минуту я пребываю в сумеречной зоне. Хотел было сформулировать, между чем и чем. Ну там, между сном и бодрствованием, тьмой и светом, небом и землей, все в таком роде. Но теперь понимаю: уточнять что-либо – от лукавого. Сумеречная зона – в любом случае место «между». И сегодняшнее утро – момент, с которого мое пребывание в этом «между» можно считать официально начавшимся.
Вчера вечером решилась моя судьба. Пафосно звучит, я понимаю, но как еще скажешь? «Вчера вечером любимая женщина согласилась разделить со мной жизнь?» Тоже пафосно, даже хуже как-то. И что особенно обидно – не просто пафосно, а еще и не совсем верно. Потому что не описывает всей, хм, сложности ситуации. В которой и женщина на совсем обычная, и жизнь не совсем жизнь. Только одно верно, неизменно и совсем не сложно. Слово ЛЮБИМАЯ. Это – бесспорно. Женщина, которая дремлет рядом со мной в кровати, – моя любимая.
Некоторое время я лежу в постели, не открывая глаз, и лениво прислушиваюсь к городу за окном. Я помню, как просыпался после другой судьбоносной ночи, первой ночи, которую мы с Мариной провели вместе. Я тогда удивлялся тому, как холодна, несмотря на уют смятых простынь, ее кожа. Слушал шум московских улиц, смотрел в незнакомый потолок Марининой квартиры на Покровке и все не понимал, на каком я свете, и правда ли то, что между нами произошло. Или, может, мне все приснилось.
Сейчас все похоже – и все по-другому. Звуки за окном отличаются: Лондон – не Москва, да и районы совсем разные. Одно дело шумная Покровка, другое – тихий и снобский Холланд-Парк. Обстановка тоже другая: интерьер у Марины, правда, и в России и в Англии выдержан в белых тонах, но тут все как-то строже и помпезнее. Не так уютно. Может, потому, что она бывает здесь не часто. А может быть, московская квартира по определению кажется мне уютной, ведь мы провели с ней там много счастливых часов, и все стало… родным и правильным. МОИМ.
