По
утреннему городу, громко цокая подковами, мчалась странная группа
всадников.
Впереди
мчал однорукий человек в черных одеждах. Следом — несколько женщин
и мужчин, одетых, как воины. Позади ехала кошка, не скрывая от
посторонних глаз ни ушей, ни хвоста, и безногий старик, привязанный
веревками к седлу. На длинном поводке он держал жуткое существо с
маленьким женским тельцем и на паучьих ногах. Существо ловко
перебирало ножками, хриплым голосом напевая похабную песенку, и
крепко обнимало обеими руками пузатую винную бутыль.
А в хвосте
этой странной кавалькады бежала на четвереньках зеленая панда. У
нее на спине, выпуская из задницы развевающуюся блестящую паутинку,
сидел лупоглазый уродец, радостно крутил попой и тявкал от
восторга, как какая-нибудь болонка.
Прохожие
при виде них шарахались в стороны. Стражники озадаченно
оборачивались, пытаясь понять, не нужно ли вмешаться и остановить
этих людей. Или ну бы их от греха подальше?..
Яркий луч
света вдруг полыхнул от земли вверх, в недавно проснувшееся голубое
небо. Его сияние, смешавшись с солнечным светом, разлилось по
небосклону, превращая в ослепительное золото всю его
гладь.
Стражники
изумленно поднимали головы вверх, разинув рты. Горожане хватались
за головы, не зная, к худу или к добру это знамение.
И лишь
группа странных даже не сбавила хода. Будто и не было ничего
удивительного в золотом небе, и их личные дела являлись чем-то куда
более важным, нежели это пугающее чудо.
А потом им
в спины ударил ветер — мощный, резкий, как удар кнута. Хвосты и
гривы коней вздыбило вверх, деревья жалобно заскрипели. Чья-то
корзина покатилась по мостовой, вырванная из рук.
И только
тогда всадники сбавили ход.
Их
однорукий предводитель встревоженно обернулся, и в этот самый миг
солнце померкло. Чернильно-фиолетовая мгла, разъедая ослепительное
золото, заволокла светило, и оно застыло на солнечно-желтом небе
мрачным пятном.
Стало
пронзительно тихо. Ветер умолк. Люди замерли. Казалось, сейчас даже
звук глубокого дыхания прозвучал бы слишком громко.
— Твою
мать! — шепотом ругнулся вдруг однорукий. — Мы же про Лёхиного
парня в винном погребе забыли!..
И в тишине
дневной в подвале «Жареного Лося» в эту минуту кто-то негромко
простонал:
—
Э-э-ээээ!..
Я всем
прикладом ударился о землю — влажную после дождя, покрытую высокой
травой и, чтоб ее черти побрали, крапивой.
