Фигура, в зимних сумерках выскочившая с обочины на дорогу и лихорадочными жестами сигнализировавшая приближающемуся автомобилисту остановиться, казалась так похожа на литературного персонажа, что первой мыслью сидевшего за рулем новоиспеченного сержанта Адама Дэлглиша было: каким-то образом он оказался участником одной из рождественских историй, призванных повергать в дрожь читателей еженедельных журналов для состоятельной публики. Но фигура была вполне реальной, и у этого человека, судя по всему, действительно случилось нечто чрезвычайное.
Дэлглиш опустил стекло своего автомобиля, и в салон ворвался холодный декабрьский воздух и маленький вихрь мягкого снега.
– Слава богу, вы остановились! – воскликнул незнакомец. – Мне нужно позвонить в полицию. Мой дядя покончил с собой. Я из Харкервилл-Холла.
– У вас нет телефона?
– Если бы был, я не стал бы вас останавливать. Он не работает. Это с ним часто случается. А теперь еще и машина сломалась.
По дороге Адам заметил телефонную будку на окраине деревни, которую проезжал пять минут назад. С другой стороны, он находился всего в десяти минутах от дома своей тетушки на суффолкском побережье, куда направлялся отмечать Рождество. Впрочем, неудобно навязывать ей непрошеный визит не слишком приятного человека, подумал он и произнес:
– Я подброшу вас до телефона-автомата, мимо которого только что проезжал на окраине Уайвенхейвен.
– Тогда поторопитесь. Это срочно. Он мертв.
– Вы уверены?
– Разумеется. Он холодный, не дышит, и у него нет пульса.
Дэлглишу хотелось заметить, что в таком случае никакой спешки нет, но он промолчал.
Голос у незнакомца был грубый, а интонация нравоучительная. Адам предположил, что и лицо у него должно быть неприятное. Однако мужчина был в толстом твидовом пальто с высоко поднятым воротником, и ничего, кроме длинного носа, рассмотреть не удалось. Адам наклонился, открыл пассажирскую дверцу, и незнакомец сел в машину. Неудивительно, что он задыхался от волнения, однако Адам понял, что в его волнении было больше тревоги и досады, нежели горя.
– Наверное, я должен представиться, – нелюбезно сказал пассажир. – Хельмут Харкервилл, и я не немец. Просто моей матери нравилось это имя.
Вряд ли на это можно было что-либо ответить. Дэлглиш тоже назвал себя, и они доехали до телефонной будки в молчании. Выходя из машины, Харкервилл сердито воскликнул:
