Если вся Валенсия изнывала в августе от жары, то пекари подавно задыхались у печи, где было жарко, точно на пожаре.
Голые, прикрытые лишь ради приличия белым передником, они работали при открытых окнах; но даже при этих условиях их распаленная кожа таяла, казалось, обращаясь в пот, который падал по каплям в тесто, и библейское проклятие исполнялось на половину, так как покупатели ели хлеб, смоченный, если не своим, то чужим потом.
Когда открывалась железная дверца у печи, пламя окрашивало стены в красный цвет, a отражение его скользило по доскам с тестом и тоже окрашивало белые передники и запыленные мукою и блестевшие от пота атлетические груди и мускулистые руки, придававшие пекарям что-то женственное.
Лопаты вдвигались и вытаскивались из печи, оставляя на раскаленных кирпичах куски теста или вынимая пропеченные хлебы с румяною коркою, распространявшие приятный запах жизни. А в это время пять пекарей, склонившихся над большими столами, месили тесто, мяли его, как отжимают мокрое белье, и разрезали на части. Все это они делали, не поднимая головы, разговаривая ослабевшим от усталости голосом и напевая тихие и заунывные песни, которые часто не допевались ими до конца.
Вдали слышались голоса sereno[1], выкрикивавших часы, и крики их резко звучали в духоте и тишине летней ночи. Публика, возвращавшаяся из кафе и из театра, останавливалась перед решетками окон пекарни, чтобы поглядеть на голых пекарей, работающих в душной берлоге. Фигуры их были видны только от пояса и напоминали, на фоне пламени в печи, души грешников на картине, изображающей Чистилище. Но раскаленный воздух, сильный запах хлеба и вонючий пот пекарей живо отгоняли любопытных от решеток, и в пекарне восстанавливалось прежнее спокойствие.
Наибольшим авторитетом пользовался среди пекарей Косоглазый Тоно, здоровенный парень, славившийся своим скверным характером и грубым нахальством, хотя надо сказать, что люди этой профессии вообще не отличаются воспитанностью!
Он выпивал, но ни руки, ни ноги его не дрожали от вина; даже наоборот вино вызывало в нем такую драчливость, точно весь мир был тестом, как то, которое он месил в пекарне. В трактирах, в окрестностях города, мирные посетители дрожали, точно при приближении бури, когда вдали появлялся Тоно во главе куадрильи пекарей, с одобрением встречавших все его остроты. Это был настоящий мужчина. Он ежедневно колотил жену и не давал ей почти ни гроша из заработка, и дети его, босые и голодные, с жадностью набрасывались на остатки ужина, который он брал с собою в корзине каждый вечер в пекарню. А если не считать этого, то он был добрый малый, который прокучивал деньги с товарищами, чтобы иметь право мучить их своими грубыми шутками.
