ДВА ОДИНОЧЕСТВА
На фоне морозной синевы безоблачного неба очертания гор смотрелись, как нарисованные карандашом. Кроссовки скользили по заиндевевшим камням, облачка пара, выдыхаемые из разгорячённых глоток, оседали мелкими кристалликами на меховых воротниках зелёных бушлатов. Тропа, то полого петляла между валунами, наваленными в каком-то хаотическом порядке, то круто взмывала в гору. Автомат привычно давил на плечо, штык-нож, отбивая ритм, бил рукояткой по пряжке портупеи, а во фляжке заманчиво булькало поллитра спирта, выпрошенного у девчонок из полевого госпиталя. Цепочка бойцов поднималась к гряде, торопясь занять позиции на господствующей над трассой высоте. Вдруг стройная змейка взвода сломалась. Косицин, выскочив из строя, сошёл с тропы и помчался к ближайшему валуну.
– Косицин! Стой!
– Да я сейчас. Подперло мочевой пузырь, спасу нет!
– Назад, я сказал!
– Ну не могу я на тропе, не мо… – мощный взрыв оборвал крик Косицина. В небо взметнулся столб огня, сыпануло крошевом камня…
Макс закричал и сел в постели. По ложбинке между лопаток потёк противный, холодный, липкий пот. Откинув сырую простыню, Максим встал и закурил. Сизый дым потянулся по комнате и струйкой потёк в открытую форточку. Опять сны… Что было дальше, он знал. По склону, таща за собой окровавленные внутренности и остатки ног, полз Косицин. Сил кричать у него уже не было, он скулил как щенок, поворачивая голову из стороны в сторону и глядя вокруг уже невидящими глазами.
– Стоять! – Скомандовал Макс незнакомым, каким-то чужим, деревянным голосом и осторожно шагнул с тропы. Косицин подорвался на противопехотке. Значит где-то здесь могут быть ещё мины. Сапёры, они что, тропу почистят и всё. Первое правило: с тропы не сходить. А Косицин сошёл… И сейчас надо его от туда достать. В голове кто-то услужливо подсказал: «Чтобы похоронить». Максим чертыхнулся и сделал ещё несколько шагов, до боли в глазах вглядываясь в землю под ногами. Ещё шаг, ещё… Ноги стало сводить судорогой от напряжения, зрение затуманилось. Что бы как-то дать глазам отдых, Макс закрыл их, а потом открыл и посмотрел назад. На тропе, рассредоточились, удерживая сектора, его бойцы. Он опять повернулся, и пошёл вперёд. Косицина на тропу вытащили уже мёртвого. «Хоть немного мучился» – опять подсказал кто-то в голове. Да, это всё было именно так. Проклятая война. Сколько лет прошло, а почти каждую ночь… Старенькие командирские часы показывали без четверти шесть. Скоро всё равно вставать. Макс зябко поёжился. Уголь давно прогорел, и печка стояла холодная. В комнате ощутимо пахло сыростью. Максим плеснул на лицо холодной воды из умывальника, наскоро почистил зубы и побрился. На плите уже насвистывал чайник. Хлопнув дверцей старенького холодильника, Макс извлёк из его недр кольцо колбасы и пачку масла. Масло было мерзлое, и мазаться на хлеб не хотело. Он поэтому и не любил покупать его. «Рама» в любом виде хорошо намазывалась. Но вчера в магазине было только масло. Быстрый завтрак и в путь. Старенький «Москвич» ходко шёл по дороге в город. Зима в этом году выдалась сырая. Оттепели сменялись обильными снегопадами, на дорогах сплошная слякоть и каша из сырого снега вперемежку с грязью. Машина юзила на поворотах, но шла уверенно. Город встретил пробками, машинами, чадящими на перекрёстках и толпами бестолковых прохожих. Макс лихо вырулил на «пятак», и встал аккурат за «Оппелем» Мыктыбека. Братья-таксисты с готовностью расступились, вовлекая Максима в свой кружок.
