Луч фонаря скакал по голым веткам вверх-вниз, как светящийся мячик для игры в пинг-понг. Такого мячика наверняка не существовало. Но ему так казалось. Фонарь на широкой резинке крепился у него на голове, на два пальца выше лба. Считалось, что это удобно: руки свободны, путь впереди освещен. Только это было не так, совсем не так. Луч фонаря бил куда угодно, но только не под ноги, он без конца спотыкался и норовил выпустить тяжелую ношу из рук. Игорь, а он в их тандеме считался старшим, на него то и дело ворчал. А он что?! Он разве виноват?! Снаряжение не он выбирал, между прочим. Им снабдили люди, которые были рангом выше Игоря. И на два ранга выше его самого – Валеры.
Он мог бы, конечно, на общем сходе выступить и раскритиковать закупщиков. Так, мол, и так, надо серьезнее относиться к выбору ботинок, штанов и фонарей для таких вот ночных вылазок. Не стоит экономить на важном деле. А они делали как раз его – важное дело. Даже очень важное!
Пусть кем-то считалось, что их с Игорем занятие – низшего звена. Валера даже слышал однажды, как самая красивая девушка из их общины в разговоре с подругой назвала их с Игорем падальщиками. Негромко, шепотом, но он услышал и страшно оскорбился.
– А что ты хотел, пентюх? – Игорек даже съездил ему по уху, когда Валера ему решил пожаловаться. – Чтобы она тебе улыбалась, когда ты ее глазами в столовой вместо каши ешь?
– Нет, но… – Валера потирал ухо, в котором звенело.
– Вот тебе и но! Это неприлично, во-первых.
– Что именно?
– Так таращиться, как ты.
– А во-вторых? – Валера все еще тер ухо.
– А во-вторых, она самая красивая. И самая недоступная. И самая гордая. И ранг у нее ого-ого какой! К ней приличные парни подойти не могут. Нельзя. А ты глаза вытаращил.
– Понял… – Валера помолчал и тут же снова вскинулся: – Ну, а падальщики-то мы почему? Могильщики, скорее.
– Могильщики приличных людей хоронят. А мы с тобой всякую падаль. – Игорек подумал и добавил тихо: – Прячем…
Сейчас, в три часа ночи, они как раз тащили одного из таких, чтобы спрятать. Кем он был при жизни, оба не знали: ни имени его, ни фамилии. Какой-нибудь торчок или алкаш конченый, примкнувший к общине, чтобы не сдохнуть зимой под кустом от холода и голода, совсем не зная о порядках, которые тут царили. А порядки были жесткими.
