Купец первой гильдии

КУПЕЦ ПЕРВОЙ ГИЛЬДИИ

 Случилось однажды Володьке пережить с родителями и младшей сестренкой переезд на новое место жительство. И не то что бы это был уж очень далекий и трудный переезд, вовсе нет. Семья Володьки жила в рабочем районе Нарвской заставы Петербурга, но отец Володьки инженер сталелитейного Путиловского завода, внезапно оказался счастливым  обладателем наследства, в виде довольно благоустроенной и просторной квартиры на Невском проспекте. Досталась  эта квартира Володькиному отцу после скоропостижной смерти, проживавшей там ранее, его двоюродной  тетки, как единственному законному наследнику. Не смотря на то, что от Невского, до своей работы Володькиному отцу пришлось бы добираться гораздо больше времени, он принял решение, переехать со всей семьёй в новую квартиру, доставшуюся ему от покойной тётушки. Не смотря на возражения Володькиной матери, впрочем довольно слабые, глава семейства посчитал и принял решение, что в новой квартире, гораздо более просторной, тёплой и благоустроенной, чем та комнатушкакоторую до теперь  занимала семья, и его жене и  особенно детям будет гораздо лучше. В общем решение о переезде было принято единожды и бесповоротно и не в Володькиных силах было что либо изменить. Ой как не хотелось ему переезжать с насиженного места , где прошли годы его пусть и недолгой, но весьма насыщенной десятилетней жизни, где оставались его дворовые друзья,  школьные товарищи, и уличные приятели. Ни уговоры матери, ни Володькины слёзы не могли изменить решения отца и смирившись со своей злой судьбой, собравшись в назначенный день, Володька заблаговремённо простившись со своими товарищами, вместе с отцом, матерью и маленькой сестренкой на извозчике переехал в свой новый для себя дом, который теперь должен был стать для него  родным. Путешествие по городу на извозчике через полгорода, показалось Володьке довольно скучным и не интересным занятием, за исключением пожалуй только двух событий, свидетелем которых он стал случайно, наблюдая по сторонам из коляски извозчика, во время этого своего нежеланного путешествия. В первым случаем это стала выходка одного заезжего купчишки, который видимо после удачно обстряпанного им дельца, завалился в один из ресторанов на Мойке. Там на радостях изрядно приняв на грудь и опьянев, он затеял скандал с одним из посетителей этого заведения, а после и с официантом, не кстати вмешавшёмся в этот конфликт, очевидно в надежде, уладить все мирно и полюбовно. Не на шутку разошедшегося купца естественно попросили "прекратить безобразничать" и для пущей убедительности  призвали на помощь городового. После непродолжительных пререканий на этот раз с городовым, приезжий купец вынужден был в сопровождениитого же городового, под насмешливые взгляды посетителей ресторан, в котором он  так и не успел даже хорошенько закусить, покинуть этопитейное заведение. Возможно все бы на этом и закончилось и Володька ни за что бы не стал свидетелем разыгравшихся после событий. Но к несчастью для городового, уже на выходе в дверях заезжий купец вновь увидел того самого чинушу, с которым у него собственно и произошёл конфликт, в сопровождении все того же официанта, по вине которых он и вынужден был так позорно "ретироваться" до ещё всопровождении городового.  С этого момента купца не покидало ощущение, что все здесь собравшиеся вокруг него заодно и это какой-то заговор. Официант, с надменным видом стоял неподалёку от самого купца. А когда тот прошёл мимо него, официант с издевательской улыбкой на лице, и тоном победителя произнёс: "Suum cuique!" (лат.). Купец хоть и был весьма успешным дельцом и вел своё дело на широкую ногу, мог и хорошо поработать, а после и громко погулять, но в "университетах" он места не просиживал и "наукам" обучен не был. А потому латинское выражение из уст своего обидчика он воспринял не иначе как за "вычурное столичное ругательство" в свой адрес, до сели ему не знакомое. Оскорбленный больше незнанием нового для него ругательства нежели переживаемым унижением с принудительным покиданием ресторана, купец уже выйдя на улицу, с силой рванул рукав за который его удерживал городовой и повернувшись к нему лицом красным и разгоряченным от гнева  громогласно на весь переулок рыкнул :                            - Ты что ж это морда твоя жандармская честных людей за руки хватаешь?! Я Семен Парфеныч Митрохин! Купец знатный! А ты кто таков?! Червяк ты водный супротив меня и только!                                                                          Вот именно с этого момента Володька и начал наблюдать за разыгрываемой "драмой", а точнее " трагикомедией". От такого обхождения жандармский чин опешил и от удивления раскрыв рот и округлив глаза продолжил растерянно взирать на разошедшегося купца. Купец же находясь на высшей ступени своего праведного негодования продолжал "вещать" на всю "Питерскую"  о том что он " купец первой гильдии и не потерпит хамского к себе отношения  со стороны мерзавца официанта и его холуя городового". На эти крики, как на колокольный набат стал собираться петербургский любопытный люд  с интересам наблюдая за тем, чем закончиться это скандал. Городовой же, между прочим, не был дураком и за не лестными для себя выражениями, которыми его наградил купец, успел однако уловить и тот момент, где купец что-то там говорил "о первой гильдии". А так как с детства он испытывал благоговейные чувства ко всяким титулам, чинам и званиям (отчего и пошёл по жандармскому делу, в надежде и самому когда-нибудь дослужиться до высокого чина), то это признание конечно произвело на него сильное впечатление. Кроме того собравшаяся толпа, рассчитывающая увидеть захватывающее скандальное зрелище, продолжала расти  и множиться, и уже начала загораживать своей массой проезжую часть и грозила в дальнейшем и вовсе полностью перекрыть переулок. Это конечно могло создать новые проблемы для городового,  одной из обязанностей которого было обеспечение безопасного и беспрепятственного проезда по городским улицам. Уже слышались недовольные окрики кучеров и извозчиков, спешивших развести своих пассажиров во все части города  и угрожающее щелканье кнутов в их руках. Поэтому, не дожидаясь того момента, когда купчина полностью выплеснет на него и на беднягу официанта свой гнев и внезапно проникшись к нему соответствующим уважением, а так же желая поскорее покончить с этим (как ему уже тогда казалось) недоразумением, городовой вежливо прервал словарный поток купца и угодливым тоном, полностью пропитанным пиететом спросил:                                                                                                                                        -Простите меня  великодушно Семен Парфеныч, а скажите мне пожалуйста, Парфен Алексеевич Митрохин не батенькой ли вам приходиться?                                                                                                                                                       -А то как же! Родитель это мой и благодетель, от него корень свой держу и никому не позволю себя взашей гнать и фамилию свою знаменитую купеческую с грязью мешать! Я тебе подлецу покажу, как наше купеческое сословие оскорблять! Я на тебя обер-полицмейстеру жаловаться буду! После таких слов городовой и вовсе с виду сник. Имя Парфена Алексеевича Митрохина гремело тогда в Петербурге да и по всей России в целом, на ряду с такими  именами как Савва Тимофеевич Морозов, Второв Александр Федорович или Сибиряков Александр Михайлович. Городовой конечно моментально стушевался перед таким обстоятельством. Шутка ли сказать, сына самого Парфена  Митрохина за руку посмел из ресторации вывести, как студента последнего. Понимая своё теперешнее положение не иначе как катастрофическим, городовой  тот час же поспешил принести свои извинения, в надежде на то, что купец все таки не воплотит свои угрозы в жизнь и это досадное происшествие никак не отразиться на дальнейшей службе городового.-Простите мне великодушно, уважаемый Семен Парфеныч, мою грубость и малообразованность, не признал я вас сразу,- подобострастно заговорил городовой,- а языки злые поклеп на вас мне в ухо шепнули: что мол в ресторации морда мужицкая буйствует, непотребно ведёт себя и посетителей тамошних всячески оскорбляет и словами похабными поносит!                                                                                                                                                                          -Что?!!- взревел купец,- это дохлятина канцелярская меня рожей мужицкой назвал, сопля он чернильная, душонка бумажная, да я его сейчас в порошок сотру, живого места на нем не оставлю! С этими словами купчина стал пробираться обратно ко входу в ресторан, сквозь густую толпу окружившую его и городового со всех сторон. Этот маневр купца заставил городового и вовсе побледнеть, он совсем не ожидал что его извинения и последующие объяснения  произведут на того такое действие. И не найдя никакого иного способа, как остановить этого молодого и здорового детину от совершения озвученных им угроз, целью которых было произвести насилие над тщедушным и несчастным коллежским регистратором, городовой вновь схватил купца за рукав в попытке остановить его. Вслед за этим послышался крик, но ни увидеть кричащего, не тем более разобрать о чем кричали Володька уже не смог, так как коляска извозчика в котором он сам и находился, после длительной стоянки, наконец-то вновь пришла в движение и чей-то  истошныйкрик потонул в гуле толпы, возбужденной каким-то новым происшествием. А в вскоре, новый поворот и вовсе скрыл от Володьки картину происходящего у ресторана. И слегка расстроенный тем фактом, что он так и не узнает, чем закончился скандал устроенный купцом в ресторане, он откинулся на мягкую спинку коляски и весь потонул в шуме несущегося ему на встречу города. Володьке было смешно вспоминать, как изменился в лице городской полицейский чин, как только узнал, кем на самом деле является тот купчишка, с которым он только что так бесцеремонно обошелся. Вдоволь поиздевавшись про себя над незадачливым городовым, Володька подумал, что было бы очень не плохо ему самому когда-нибудь стать тем самым "купцом первой гильдии" или ещё кем-нибудь, не менее заметным и влиятельным. Тут он вспомнил что сам купец этот может и не был вовсе купцом первой гильдии как он сам себя величал, но то что отец его был тем самым купцом  и кроме того ещё  известным иуважаемым человеком это было точно, это признал и сам городовой. От этой новой мысли Володька нахмурился и задумался, он вспомнил своего отца. Хотя Володькин отец и был инженером в одном из цехов Путиловского завода и пользовался безоговорочным уважением со стороны не только простых рабочих, но и среди таких же как он инженеров, все же этого Володьке казалось недостаточным. Он втайне  мечтал о том, что бы его отец (или на худой случай он сам), могли вот так запросто поспорить с городовым, да и вообще, бог его знает, да с кем угодно, не опасаясь оказаться в жандармском управлении или ещё где. Вообще он жаждал такой же безнаказанности и неприкосновенности, обладателем которых, только что на его глазах стал купец, после того как выяснилось, что он не простой купец, а отец его и вовсе - всеми известный и уважаемый человек в Петербурге. Невеселые эти размышления его были прерваны ещё одним событием, свидетелем которого он стал, уже почти добравшись до своего нового дома.  На углу Александра Невского и Софринки толстая баба, с огромным лотком полным горячих и сочных пирожков, зычным голосом зазывалапокупателей. Это была торговка с Невского рынка, но так как очевидно торговля её на толкучке шла не очень то бойко, то она очевидно решила расширить свою "географию" торговли и вышла на примыкающие к Невской толкучке улочки, что бы более успешно, выгодно и быстро реализовать свой товар. Но сегодня очевидно ей как-то особенно не везло. На пути у неё оказались одни из тех уличных сорванцов, которые потеряв своих родителей и жильё и не желая по разным причинам идти в приюты, сбивались по началу в простые уличные "стайки" беспризорных мальчишек, которые со временем перерастали и разрастались уже в целые ватаги и даже уличные банды. Вот на такую ватагу уличных сорванцов и нарвалась сегодня эта торговка пирожками. Это была группа местных беспризорников, которые в своё время "промышляли" на Невской толкучке, но получив "достойный ответ" от местных продавцов, решили "переместиться" на близлежащие улицы и дворы. Вот тут-то им и попался их известный и заклятый враг - невский торговец, а точнее торговка пирожками. Стоит сказать, что уличные ребят не стали сразу мстить торговке, а решили растянуть своё "веселье" во времени. А начали они с того, что просто не позволили торговке в слух зазывать к себе покупателей и таким образом вести свою торговлю. Делали они это довольно просто. Как только торговка открывала свой рот для того что бы начать свою "агитацию", как тут же сразу  в дело включались все без исключения члены беспризорной ватаги и начиналась настоящая "какофония". В царившем шуме не только нельзя было расслышать о чем там говорила торговка пирожками, но и вообще оглохнуть можно было, если близко и постоянно находиться среди беспризорников устроивших это «шумопредставление». А ватага беспризорников, между тем, затеяла весь этот концерт с одной лишь мыслю: как только торговка пирожками наконец даст слабину и начнёт огрызаясь отвечать им, перейти ко второй части своего плана, конечной целью которого было добраться до лотка с пирожками. Запах и вид жареных пирожков все больше и больше распалял голод нещадно мучивший беспризорных ребят, а вместе с голодом разгоралась и их буйная фантазия. Наконец не выдержав этого шального пикетирования со стороны улюлюкающей оравы, торговка развернулась к ним красным, пылающим от гнева лицом и громко затараторила:-Ах вы шалупень мелкая! Шпана драноштаная! Рвань галеная! Покою от вас ироды нету,  будь моя воля, всех бы вас заморышей по тюрьмам бы рассовала! Где же это видано люди добрые,- попыталась она обратиться к спешащим мимо неё по своим делам прохожим, -что бы люду рабочему, на жизнь тяжелую шпана уличная, зарабатывать мешала, да  средь бела дня улюлюкала да проходу не давала?!Вопрос этот конечно ни к кому конкретно обращен не был и был скорее  риторическим, но торговка разведя руки в стороны оглянулась по сторонам, в поисках поддержки. Ну и хотя бы не на словах и не а поступках, а всего лишь в сочувствующих взглядах проходящих мимо людей, она все же её нашла и приободрившись решила перейти в наступление на хулиганов. Нужно признать что по части ругани торговка ничем не уступала беспризорникам и теперь, после стольких минут издевательств, в течении которых она вынуждена была себя сдерживать, весь этот бурный поток изысканных и не очень ругательств, пролился на головы окружившей её шпаны. Это-то и послужило сигналом для уличной шайки хулиганов к переходу ко второй и последней части своего зловещего плана, по заполучению аппетитных пирожков. Рыжий весь в веснушках паренек лет тринадцати- четырнадцати, очевидно атаман всей этой пестрой ватаги, вдруг пронзительно свистнул и уставив руки в боки, бочком, с грозным видом пошёл прямо на торговку. Он с угрозой в голосе, с шутками и  прибаутками шёл и приговаривал:                                                                                                                                                                   -Что же это ты тётка детей уличных  рванью называешь?! У нас-то может быть  штаны и рваные да батогом мы не драные! Калачей мы не кушаем, но и взрослых не слушаем!  Да и ты от нас никуда не денешься, хошь не хошь, а пирожками поделишься! Постепенно приближаясь к торговке и уже находясь в трех-четырёх шагах от нее, рыжий вдруг сделал резкий скачок и оказавшись у лотка с пирожками, не медля ни секунды запустил в него обе свои по-уличному заскорузлые грязные пятерни. Торговка, ожидавшая нечто подобное была готова к этому и приготовилась отразить нападение сорванцов. Ей, как и многим торговкам и торговцам Невского рынка, была знакома эта буйная ватага уличных сорванцов и её рыжий предводитель. Не раз, каждому из них приходилось вступать в перепалку с этой босоногой шпаной и не всегда все заканчивалось  словесной баталией, иногда приходилось и силу применять, поймав и надавав по шеям, наименее ловкому и удачливому из этой ребятни. Но все эти случаи, почти всегда происходили на территории Невской толкучки, где каждый торгаш стоял за каждого и уличным беспризорникам было ой как непросто добиться своего и где они чаще терпели обидные поражения и побои, нежели достигали своей цели. Получив раз за разом достойный отпор на Невском рынке от местных продавцов, беспризорники вынуждёны были перенести фронт своей деятельности на близлежащие улицы, возвращаясь на толкучку теперь крайне редко, да и то не целью чего-нибудь стащить у зазевавшейся торговки, а просто уже по привычке, используя толкучку скорее уже как опорный и сборный  пункт, а не как место для  воровства или озорства. Торговка же пирожками сегодня решила расширить территорию своей торговли, решила выйти и поторговать своим товаром на примыкающих к толкучке улицах. Ну и здесь ее конечно и подстерегли беспризорники. Лишившись привычной поддержки со стороны других торговцев, которая у неё была на толкучке, здесь оно сама, лицом к лицу оказалась с улюлюкающей толпой беспризорников. Некоторое время она делала вид, что не замечает обидных выкриков веселившийся шпаны, в тайне надеясь, что может быть, по счастливой случайности, здесь вдруг появиться городовой и таким образом она и её пирожки будут спасены. Она долго крепилась стараясь не обращать внимание на выкрики ребят, но надолго ее не хватило. И тогда в порыве отчаяния она решилась обратиться с жалобой на докучающую ее толпу ребятишек к прохожим, которые только и смогли ответить ей сочувствующим жестами и взглядами, не решаясь вступить в прямое противостояниес буйствующей и беснующейся толпой беспризорников. В общем, как только рыжий пацаненок запустил свои руки в лоток с пирожками, торговка, не смотря на свои внушительные размеры изловчилась и, придерживая одной рукой огромный лоток,  свободной же от души прошлась по тощей спине рыжего беспризорника. Не ожидавший от толстой торговки такой прыти, рыжий оказался под градом могучих ударов. Взвыв от боли и унижения, с полными руками пирожков, которые он все же успел выхватить из лотка, и которые теперь немилосердно жгли ему ладони, приумножая и без того те невыносимые страдания которые ему приносили побои торговки, рыжий поспешно отступил. И переходя с быстрого шага на бег, устремился прочь от обозленной торговки. Впрочем, на этом все не закончилось и городская шпана, последовав примеру своего ватажка, как саранча со всех сторон облепила лоток с пирожками и его хозяйку. Несколько минут этот клубок тел, рук и ног кружил по всей улице в "странном танце". Изредка лишь был слышен то с одной, то с другой стороны тихий стон, попавших под тяжелую руку торговки беспризорников. Разгневанная торговка пирожками сыпала ударами на лево и направо, по сторонам. Удары градом сыпались на головы и спины окруживших ее беспризорников, не один из них не прошёл даром, и каждому из них досталась своя порция тумаков. Но они мужественно продолжали сносить все побои обрушившиеся на них ровно до тех пор, пока лоток в руках торговки полностью не опустел. И только после этого, как по сигналу они бросились в рассыпную с добычей, с руками полными пирожков, испачканными ртами, побитые, но довольные собой. Эти уличные налетчики, дворовые хулиганы и драчуны всегда чем-то привлекали Володькино внимание. Его манила их удаль, мальчишеский задор и буйство характеров. Фантазия рисовала в его воображении юных героев, достойных звание пиратов или индейцев, о которых он читал в книгах. Слаженность во всех их действиях, организованность и дисциплину, которая царила в стане беспризорников, как только они выбрав цель начинали действовать сообща, Володька приписывал не полученному жизненному опыту,( в течении которого конечно были и ошибки и провалы) а разбойничьей удаче и куражу, благодаря которым, лихие наскоки этой уличной братии практически всегда заканчивались для них успешно. Володька считал все эти успехи не иначе, как чем-то само собой разумеющимся. Он считал так: что как только между беспризорниками был заключен их "священный союз", связавших их всех в единую ватагу, они вдруг из разрозненных между собою попрошаек и воришек стали "братством"! Его и самого, как только он увидел их впервые, с того самого раза и тянуло присоединиться к ним, но всякий раз он находил для себя оправдание не делать этого. Оба эти случая, увиденные Володькой по дороге к своему новому дому, показались ему  забавными и даже смешными, благодаря чему, прибыв наконец к месту где находилась злополучная квартира из-за которой он вынужден был расстаться со всей своей пусть и недолгой, но весёлой и вполне счастливой мальчишеской жизнью в районе Нарвской заставы, находился он в хорошем расположении духа. Володька  даже предположил, что переезд в общем-то это не так уж и плохо, ведь теперь на новом месте он мог обзавестись приятелями, и так же весело и интересно проводить с ними все свое время, как это он делал с друзьями на Нарвской. заставе. Ну а если местные ребята окажутся вдруг скучными и неинтересными товарищами, Володька твёрдо решил, в таком случае, бежать обратно в Путиловский, для чего заблаговременно договорился с Путиловскими ребятами, свято пообещавшими ему подготовить укрытие на чердаке одного из домов рабочего района Путиловского завода. Там он планировал скрываться от родителей, которые, как он считал, непременно начнут его искать. И в первую очередь начнут  именно с Путиловского, зная о том как противился и не хотел Володька покидать отчий дом. Не дожидаясь пока извозчик полностью остановиться, Володька на ходу спрыгнул на землю и бегом припустил в сторону, противоположную той, где несколько ранее, прибыв стояли и очевидно ожидали его приезда мать и отец с младшей сестренкой на руках. Володька нёсся по длинному, казалось бы нескончаемому переулку так, что только ветер шумел в ушах задуваемый из подвалов и подворотен, этого незнакомого ему питерского двора. В след ему неслись удивленные окрики его родителей, но Володька не только не разу не остановился, но даже и не оглянулся ни разу за все время своего бегства. Остановился он только тогда лишь, когда скрылся за поворотом и стал невидимым для родительского взора. Володька тяжело дыша, аккуратно, стараясь быть никем не замеченным, подкрался углу, к самому его краю и краешком глаза стал наблюдать за своими родителями. Мать с отцом стояли посреди улицы с изумленными лицами там, где он их только что видел соскакивая с извозчика. Он видел, как они ещё некоторое время постояли, видимо в ожидании того, что Володька вот-вот появиться из-за поворота, возникнет снова вдруг из-за того самого угла, за которым он только что скрылся. Но очевидно не дождавшись и потеряв всякую надежду, отец взглянул на мать, что-то ему сказавшую и пожав плечами, махнул рукой и развернувшись, с сестренкой на руках направился к подъезду, куда за ним заторопилась и мать. Облегченно вздохнув, как только родители скрылись за массивной дверью подъезда, Володька более ничего не опасаясь, но чувствую некоторое угрызение совести, направился изучать свой и близлежащие дворы, в которых ему предстояло провести наверное большую часть своей жизни. С любопытством прохаживался Володька вдоль старинных домов, не уставая заглядывать в каждый закоулок в  каждую щель. Все дома были здесь каменными, многоэтажными, некоторые доходили до семи этажей в высоту, но были и небольшие двухэтажные. Дворовые же постройки здесь, как и во многих других петербургских дворах, были сплошь деревянными и не вызвали у Володьки такого интереса, как каменные громадины домов окружавшие его со всех сторон. Правда некоторые из этих построек были кирпичные, с крепкими обитыми железом воротами, с внушительными засовами и массивным висячими замками на них. Володька стал подозревать, что жильцы хранят там что-то очень ценное, иначе зачем тратить столько железа и кирпичей? Если бы было что-то не особо ценное, в вполне могли бы обойтись и деревянными сараем, которых полно в округе и в которых обычно пожарные держат песок, а жильцы домов дрова, или кто побогаче -уголь. Решив сейчас не забивать себе этим голову, Володька решил, при случае, обязательно узнать что скрывается за стенами этих кирпичных строений, с дверьми  обитыми железом. Разинув рот от разнообразия увиденного, Володька старался запомнить все многообразие домовых фасадов, что бы в дальнейшем быстро ориентироваться среди них. В мыслях своих Володька уже представлял себе, как он перезнакомившись со всеми местными ребятами, удивляет их своим знанием дворов, как будто он всю жизнь прожил среди них и вот только сейчас они узнали о нем и познакомились с ним. Не суетясь, Володька продолжил свою неспешную прогулку, стараясь запомнить наиболее выдающиеся приметы. "Ага, вот на этой парадной двери мордва льва вырезана, от этого дома два раза на лево, а после еще разок на право и окажешься на многолюдном Невском проспекте. А вот в этом доме очень высокий порог, пусть там всего и три ступени, но соорудили их как будто для великанов", старался про себя все отметить Володька. Ему даже пришлось не много постараться, что бы забраться по этим ступеням на самый верх. Он сразу отметил про себя, что такое препятствие возможно преодолеть только с разбегу. "А вот в этом двухэтажном доме на первом этаже напрочь заколочены все окна и видны следы пожара". Видно было как языки пламени, очевидно выскакивая из окон старательно вылизывали камень, от чего тот утратил всю свою побелку и былую красоту и превратился в уродливую чернь. Судя по запаху гари исходящему из зияющих дыр, наспех заколоченных окон, пожар произошёл довольно давненько, недели две- три тому назад, но ни погорельцы жившие здесь, ни новые жильцы до сих пор так и не заселились сюда. И даже никто из соседей не попытался хоть как-то избавиться от следов недавнего огненного бедствия: гари, запаха и копоти на стенах. Этот факт также заинтересовал Володьку, но на этот раз он не стал откладывать это до того момента, пока более осведомленные местные ребята смогут толком ему рассказать о пожаре в этом доме. Немного помешкав, Володька направился прямо к дверям подъезда заинтересовавшего его дома. Остановившись на пороге, он аккуратно, держась за входную ручку, попробовал открыть дверь потянув ее на себя. Когда это у него не вышло, он попробовал открыть дверь в обратную сторону. Но куда бы не дергал Володька массивную ручку входной двери, та не поддавалась. Внимательно осмотрев злополучную дверь со всех сторон, Володька убедился что на ней совершенно нет никаких замков, ни висячих, ни встроенных, ни каких-либо других, видимых человеческому взгляду. Кроме того, она вряд ли была заперта изнутри на засов или скажем так "на крючок", иначе Володька заметил бы это сразу, по тому как гремели бы все эти засовы, да и сама дверь при том как ее сильно дергал Володька, должна была бы ходить ходуном. А тут она намертво стояла, как будто срослась со стеной. Не понимая в чем тут дело, Володька бешено принялся рвать дверную ручку во все стороны, все больше распаляясь, и совершено не замечая того, что происходило в это время за его спиной.