...и, по
причине умножения беззакония, во многих охладеет
любовь.
От Матфея
24:12.
Как
родник холодный из земли бьет,
Да в
ручей превращается,
Да ручей
тот в реку течет,
Да река
та в море-океан стремится.
Так удаче
моей быть началу с везения малого.
Из древнего
заклинания.
Бекас сразу понял, что с Топазом будет полный порядок, что из
этого пса выйдет толк. Это показала первая же осень ходовой охоты.
Силой заставить охотничью собаку работать по зверю — это труд
напрасный, если нет у собаки азарта, сколько её не воспитывай, а
Топаз сразу проявил такое желание и учился быстро. Одного короткого
«нельзя» было достаточно псу, что бы понять — сегодня по белке мы
не работаем, дальше облаивать белок, прячущихся в ветвях деревьев
не надо, а надо искать глухаря. Иная дурная собака так загоняет
охотника по глухой тайге идущего на лай, таких километров намотает
страдалец от белки к белке, что впору само ружье вешать на крюк, а
собаку с рук сдать кому-то, а тому новому хозяину собаку в дворе на
цепь посадить, чтоб курятник сторожила — вот и всё на что годна
такая не рабочая собака.
Поиск и чуйка были у Топаза сильные, вставал на охотничью тропу
надежно, след терял редко, работал широко — триста, а то и пятьсот
метров от Бекаса. Единственное чего не хватало ему — псу меньше
средних размеров, так это выносливости и громкого голоса. Вечерам
отлеживался он на стане по долгу, вымотанный до самого своего
донышка.
Хороший был пес Топаз.
Бекас, с рассветом отправившийся на поиски не вернувшегося к
вечеру на стан пса, нашел его у края небольшого кочкового болотца и
сразу понял по следам, как всё произошло.
Трое волков: один матерый, крупный, два других помоложе, загнали
Топаза в болото и там задавили. От пса осталась одна голова и
обгрызенный позвоночник, остальное растащили волки по тайге.
Бекас сначала отвел глаза в сторону от этой картины, но после
подумал, что сейчас, когда Топаз вот такой, не стоит отворачиваться
от него. Бекас снял с себя куртку. Сначала хотел завернуть останки
в неё, но холодный воздух ранней весны сразу прохватил его вдоль
вспотевшей спины. Тогда он снял с себя флиску, надел обратно куртку
и завернул Топаза уже во флиску. Принял винтовку в положение на
плечо, что бы были свободны руки, прижал к себе флиску с завернутым
в неё всем тем, что осталось от охотничьей собаки и отправился к
своему прошлому стану. Земля там была сухой на пригорке и мягкой.
Можно было вырыть настолько глубокую яму, что бы лесное зверье не
учуяло и не потревожило больше останки Топаза.
