Он позволял себе это только с самыми безнадежными больными. С такими, вытащить которых было нельзя ни при каких обстоятельствах. Так он защищался от самого себя, когда терпеть было уже невмоготу. О человеческом возмездии он думал ровно столько, сколько это было необходимо, чтобы соблюдать осторожность. Там, где ему приходилось работать, никому и в голову бы не пришло проверять его работу. В этот раз желание не приходило долго. Так долго, что он уже начинал подумывать, а не исцелился ли он? Это было бы чудом. Доктор верил в чудеса. Он сам часто был их свидетелем.
То, что пациент безнадежен, доктору было ясно. Рана в боку была огромна. Большей части ребер с левой стороны просто не было. Легкое схлопнулось и через дыру было видно сердце. Казалось, оно, как испуганный ребенок, хочет свернуться калачиком, забиться под одеяло и уснуть. Сестра молча смотрела на него. Человеческие глаза – орган речи и слуха. Когда долго работаешь в маске, это понимаешь и начинаешь так разговаривать. Взгляд сестры сказал доктору именно то, что он и сам видел.
– Вы идите, приготовьте следующего и позовите санитаров, тут мы уже не нужны, – сказал он сестре и, убедившись, что она вышла, повернулся к больному. Жизнь, казалось, уже отсоединила от тела почти все миллионы и миллиарды тоненьких невидимых ниточек, которыми была к нему привязана и вот-вот должна была сорваться и выпорхнуть на свет. Момент приближался. Смерть тоже была чудом. Доктор знал это. Он видел много чудес за свою жизнь.
Доктор хорошо помнил свою первую смерть. Помнил состояние присутствия перед чем-то невообразимым. Но еще лучше он помнил другое свое одуряющее до звона в ушах состояние свидетеля ухода жизни через его руки. Помнил чувство близкое к восторгу и упоению точно и правильно описанное у Пушкина в «Маленьких трагедиях». С тех пор доктор попался. Точно так же, как попадаются на наркотики, секс или первое преступление. Доктор знал свой диагноз.
Он еще раз оглянулся назад, а потом сунул руку в рану и ощутил пальцами завораживающее движение сердца. Он коснулся его, обвел его пальцами, погладил и, сделав паузу, быстро сдавил со всех сторон, ощущая почти, как свое собственное. Пульсация резко ускорилась, теряя амплитуду и затем, внезапно, все стихло. Доктор безвольно опустился на пол прямо у стола. Пальцы на руках и на ногах кололи тысячи иголочек. Доктор ждал, когда пьянящая волна, накрывшая его, схлынет и оставит с чувством наполненности и покоя. Больше всего в этот момент доктор желал, чтобы этот раз был последним. В такие моменты, он искренне верил в это.
