М. г.
Я снова вынужден прибегнуть к посредству вашей уважаемой газеты по следующему делу.
В 413 № «Нового времени» г. Суворин напечатал открытое письмо ко мне по поводу сделанного мною ему упрека в «бесцеремонности». Оставляя без внимания все его наставления, даже угрозы, сравнения меня то со львом, то с кокоткой или кокеткой,[1] уверения, что я «не смею пикнуть» перед европейскими журналистами (замечу кстати, что я ни с единым из этих журналистов не знаком – за исключением двух в Париже (редакторов «Temps» и «Republique des lettres») да двух в Берлине[2] (редакторов «Gegenwart» и «Rundschau») и ни в единой редакции от роду не бывал) – оставляя без внимания весь этот вздор и хлам, считаю нужным протестовать против следующих слов г-на Суворина.
«Огорчение, которое вы мне, как русскому журналисту, нанесли, напечатав свой рассказ в «Gegenwart» и не предупредив меня об этом ни единым словом хоть ради вежливости…»
Прежде чем решиться на подобное обвинение, следовало г-ну Суворину справиться у своего сотрудника г-на В. Лихачева, единственно чрез которого и шли переговоры со мною о рассказе «Сон» и который даже увез рукопись с собою из Парижа. Г-н Суворин узнал бы от него, что я первый предупредил «Новое время» о напечатании в «Gegenwart» перевода моей повести,[3] который должен был явиться одновременно с оригиналом в Петербурге, а появился несколькими днями раньше, уж конечно против моей воли.[4] На моем столе в сию минуту лежат несколько писем и телеграмм г. Лихачева,[5] относящихся именно к этому делу. В одном из моих писем к нему я даже отказывался от части гонорария[6] (определить которую предоставлял гг. издателям «Нового времени») в случае, если бы появление немецкого перевода могло повредить появлению ориганала.
Конец ознакомительного фрагмента.
