Все его письма начинались именно так: «Дорогая Валерия!» Ну и далее по тексту. В основном все одно и то же. Жив, здоров, пришел из рейса. Очень интересно!
Мама называла его «эпистолярный маньяк». Очень точно. Доставая очередное послание из почтового ящика, Лера тяжело вздыхала и бросала письмо в сумочку, конечно, забывая прочесть. Спустя несколько дней, скорее всего, в метро, раскрыв сумочку, она видела белый уголок изрядно потрепанного конверта. И от скуки – а что еще делать в метро? – начинала читать. Небрежно просмотрев письмо, она опять тяжело вздыхала и бросала его обратно в сумку, но почему-то не выкидывала. Сама удивлялась – странно. Очередное письмо опускалось в нижний – самый глубокий – ящик письменного стола. На конверте ровным, гладким, почти каллиграфическим почерком был старательно и четко выписан обратный адрес – надежда на ответ. Да уж, конечно! Дождетесь, пожалуй! Делать просто больше нечего. Но иногда, редко, примерно раз в три-четыре месяца, она отвечала. Конечно же, это была скорее отписка, чем ответ. Коротко, не более одной странички тетрадного, в клетку или в линейку, листа. И что самое смешное – тянулась эта нелепая история уже не первый год.
Сдав экзамены за девятый класс, в первых числах июля она, как всегда, уехала на дачу. Дачу она обожала: во-первых, полная и абсолютная свобода – бабуля не ограничивала ее ни в чем. Во-вторых, большая и обожаемая дачная компания: общее детство, общая юность, первые влюбленности и романы, робкие поцелуи, песни под гитару вечером на лавочке у мутной, узкой, медленной речки.
Все близкие и родные люди. Чужаков не принимали. А он, надо же, прибился. Да нет, понятно, почему – низким и хрипловатым голосом под гитару он пел такие любимые и знакомые им песни: Визбора, Галича, Высоцкого, Окуджаву, а потому обозначили его своим. Так он и остался.
Дима Анциферов, ее многолетняя, с самого детства, первая любовь, в то лето не приехал. Родители увезли его в Крым, в Рыбачье. Так, от нечего делать и слегка тоскуя по Диме, она в то лето благосклонно позволила этому пришельцу ухаживания.
Он жил на соседней улице у деда – странного, угрюмого старика с длинной белой бородой и корявой, из какой-то коряги, тростью в руке, которой он грозил местным хулиганам, пытающимся сорвать яблоки с его деревьев, склонивших тяжелые ветки за забор на улицу. Деда этого они в детстве боялись.
