– Мам! – сорвалась Вера. – Ты меня совсем не слышишь?
– Я-то тебя слышу, доча. А вот ты меня нет.
Вера с безнадежным отчаянием посмотрела на мать. Бесполезно. Мать упряма как осел. Уж если что-то вобьет в голову – не отступится. Такой характер. Вера, кстати, в нее. Ну что делать? Как донести до нее, что то, чего она требует – ну ладно, просит, – невозможно? Хотя нет, все-таки требует.
Тактика у Галюши такая – все начинается с намеков, грустных вздохов и жалобного поскрипывания. Не срабатывает – начинается вторая стадия. Вера называет ее «брать на измождение». Доковырять, доныть и наконец довести до нервного срыва, до состояния «да черт с тобой, лишь бы отстала!».
Правды ради, такое было всего несколько раз, и речь шла о том, что для Галины Ивановны было серьезным и жизненно важным.
Мать и дочь обожали друг друга и были одни на всем белом свете, но мнения их почти никогда не совпадали. Вера вредничала и противостояла, вернее пыталась противостоять, но, как правило, побеждала мама, Галина Ивановна. И почти всегда мама оказывалась права.
Предмет нынешнего спора и противостояния, по мнению Веры, был пустяковым, а вот по мнению мамы – куда как серьезным. В не к ночи помянутом родном городе (ха-ха, городе! Помоечном городишке, который Вера ненавидела всем сердцем и всю жизнь старалась забыть. Как и их жизнь в этом чертовом Мухосранске) у них, точнее у мамы, оставалась квартира, полученная от комбината. Эту квартиру мама ждала лет двадцать. Слово «квартира» произносилось с придыханием, негромко, словно говорилось о чем-то сакральном. «Мы на очереди», «нам выделили», «нам выдали», «мы получили». Маленькая Вера отлично помнила и слово «смотровой». Смысл его она не понимала, но чувствовала, что это что-то важное, бесценное, самое дорогое.
Тридцать лет пахоты на комбинате, утерянное здоровье, больные сердце и ноги, астма, заработанная на производстве, тяготы жизни в щелястом бараке, не меньшие тяготы в выделенной спустя девять лет ударной работы комнатушке в перенаселенной коммуналке, и слезы, слезы, слезы. Много лет слезы горя, а потом радости – как же, дождалась, заслужила.
Как мама радовалась квартирке, как плакала от счастья! «Дочь, свое жилье, собственное, отдельное!»