Шел одна тысяча девятьсот шестьдесят шестой год. Упразднялось одиннадцатилетнее школьное образование и по этой экспериментальной педагогической причине в суровую большую взрослую жизнь включалось сразу два дерзновенно устремленных потока юношей и девушек, завершавших обучение в десятых и одиннадцатых классах. Прием в институты, техникумы, училища и другие профессионально ориентированные учебные заведения был удвоен. Волны абитуриентов накатывались на суровые скалистые твердыни приемных комиссий. Не всем удалось попасть из зыбучего жизненного океана на студенческое плато высшего образования. В медицинский вуз конкурс был традиционно высок, более шести человек на место. Это было то время, когда профессию врача окружал дух возвышенной романтики, а меркантильность считалась предосудительным проявлением.
Василий Шувалов оказался среди счастливчиков и уже числился первокурсником. Возведение нового жилого корпуса для института затягивалось. Большинство из поступивших в институт абитуриентов вынуждено было снимать частные квартиры или просить милости у родственников.
В середине августа Шувалов начал обход частного сектора города не только по адресам указанным на доске объявлений в холле вуза, но и по квиткам, расклеенным на городских остановках. Только после нескольких дней безуспешных поисков ему удалось найти большой деревянный дом на улице Мира, где сдавалось сразу три комнатушки каждая по размеру вагонного купе. В двух из них уже обитали студенты медики, переступившие порог пятого года обучения, они должны были прибыть к началу сентября, одна жилая секция была свободна. Заправляла домом одинокая вдова. С ней проживал младший сын студент третьего курса, также будущий врач. Шувалов с радостью отдал залог в пятнадцать рублей и договорился, что прибудет к началу занятий.
Камский Игнат решил начать поиск съемного жилья с благоустроенных кварталов. Он бродил по дворам, расспрашивал мужиков играющих в домино, интересовался у старушек, коротающих свою неумолимую старость, сидя на отшлифованных одеждой скамейках возле песочниц, где играли их внуки или внучки. Намаявшись, растратив добрую половину веры в благоприятный исход дела, в одном из дворовых сквериков Игнат подошел к жадно курившему папиросу мужчине, облаченному в клетчатую помятую рубашку и вздутые на коленках брюки, на его ногах безрадостно держались стоптанные домашние тапочки.
