Еду по родным местам. За окнами вагона плывут ровные, бескрайние степи, с бесконечно далеким горизонтом, подчеркнутым тонкой лиловой полоской лесов. На степях, как большие синие стекла, мерцают серебряной рябью бесчисленные озера, а их в Курганской области более 2 тысяч, окаймленные по берегам темно-зеленой оторочкой камышей. Нет, нет, да и набежит вплотную к окнам вагона березовый колок, еще зеленый, но уже тронутый золотистым налетом осени.
Вглядываюсь в зеленую глубину леса и вспоминаю, как бывало в детстве едешь на телеге по лесной дороге, где-нибудь по Развилкам, или по за Ремочком, и как-то хорошо и радостно тебе от прохлады, от запаха трав, березового листа, вишенника и от алых цветков шиповника, от птичьего звонкого многоголосья, от громкого, на весь лес веселого гортанного крика иволги и от далекого кукушкиного ку-ку, задумчиво, не торопясь отсчитывающей многие годы жизни всему живущему на Земле.
Я спешу, прервав лечение в санатории, к умирающему отцу. Застану ли его в живых, не знаю. Судя по телеграмме сестры Анны, отец очень плохо почувствовал себя в последние несколько дней.
–«–
Два часа ночи. Горница в доме отца. Горит подвешенная к потолку, увернутая керосиновая лампа с жестяным круглым, плоским, покрытым белой потрескавшейся эмалью абажуром. Тихо, только жужжат мухи, да на улице спросонья взлает собака и прогогочут, и вновь затихнут гуси.
Передо мной, на столе, покрытым чем-то белым, в некрашеном сосновом гробу, лежит умерший мой отец. Я не застал его в живых. Он умер 9 –го сентября 1961 года в 9 часов утра. В это время я ехал к нему в поезде и вот опоздал на целые сутки. Он лежит, и, кажется, что спит, а не умер; что вот проснется и заговорит таким знакомым, неповторимо родным и милым голосом, улыбнется так хорошо, ласково, как он улыбался всю жизнь.
Но нет, этого не будет больше никогда! Завтра мы зароем Батю в землю на берегу Большого Обуточка, на веселом солнечном пригорке. Похороним его рядом с любимой внучкой Римой, умершей в трехлетнем возрасте год тому назад. На том берегу, по которому так много ходил он в течение своей долгой жизни. Здесь, у Обуточка была наша пашня, на которой начинал робить ещё дедушка Иён, распахав лет 70 тому назад десятин восемь ковыльной степочки, что испокон веков лежала непаханой, нетоптаной между озером и кочковатым болотом, заросшим березовым лесом и непролазным тальником. На этой пашне у Обуточка, с малых лет робил и отец. Здесь он приучал к тяжелому крестьянскому труду и нас, своих ребятишек. Здесь он частенько хаживал с ружьишком, когда эти места были далекой и тихой «пашней», глухоманью в пяти-шести верстах от села Обутки.
