Исход неясен
Глава 1. В чужом пиру похмелье
Борис Евгеньевич Евсеев умер красиво:
с Виагрой в крови, шотландским виски в стакане и голой дамочкой в
постели. К тому же умер он быстро и без мучений. Его, словно бы,
выключили, и все, собственно. Был и не стало. Но вот какое дело.
Приключившуюся с ним неприятность он осознал несколько позже,
поскольку тот, кто его выключил, неожиданно передумал и снова
включил. И «включение» это произошло так же просто и безболезненно,
как и предшествующее ему «выключение». Единственный запомнившийся
момент – это краткая пауза между тем и этим, похожая на затемнение
в кино при переходе от одной сцены к другой. И вот эта другая
«сцена» Евсееву решительно не понравилась. Он же точно помнил, что
умирал, - если, конечно, это действительно была смерть, - в своей
постели, в собственной спальне, находившейся к тому же, в его
собственном доме. Очнулся же он, лежа на холодном камне, и в
дурацких декорациях приключенческого фильма. Ну или фильма ужасов,
поскольку такой вариант при его-то обстоятельствах исключить было
никак нельзя.
Он находился в довольно большой и,
скорее всего, рукотворной пещере с высоким неровно обработанным
потолком и грубо высеченными из какого-то темно-красного камня
истуканами в пол человеческого роста, стоящими вокруг плоской
гранитной плиты. Освещалось все это огнем горящих факелов, и надо
сказать, освещалось, на удивление, хорошо и, вроде бы, без чада. Ни
копоти, ни запаха, ни характерных звуков, одно лишь пламя.
«Ну, и куда же это меня занесло?» -
спросил он себя, одновременно садясь на своем неудобном ложе.
Идей не было. На приход не похоже, да
и не курил он сегодня травы. Он вообще ее давно не курил.
Отравление алкоголем тоже выглядит, кажется, как-то иначе. А во
внезапную шизофрению Евсеев не верил. Не бывает внезапной
шизофрении, потому что не может быть никогда. Оставалась, правда,
возможность впадения в маразм, что в его возрасте отнюдь не
исключено, но при деменции такие подробные глюки тоже, кажется, не
случаются.
«Тогда, что?»
Евсеев встал со своего гранитного
одра и в два шага подошел к одному из истуканов. Тот был, вроде бы,
высечен из камня или, может быть, слеплен из красной глины, но
сделан был грубо, можно сказать, топорно. Отдаленно похож на
человека, и подразумевалась, скорее всего, женщина. И это было все,
что можно сказать об этой массивной гротескной фигуре. Вот разве
что материал… Евсеев тронул истукана рукой, чтобы попробовать
опознать материал на ощупь, тронул и форменным образом обалдел.
Во-первых, в момент касания он увидел свою руку, а во-вторых, едва
тонкие длинные пальцы, которые явно не могли принадлежать
немолодому грузному мужчине, коснулись «подразумеваемого лица», как
все это изваяние – и разумеется, вместе с «лицом», - мгновенно
осыпалось, превратившись в красную невесомую пыль.
