«И пускай я на рыхлую выбель
Упаду и зароюсь в снегу…
Все же песню отмщенья за гибель
Пропоют мне на том берегу».
С. Есенин
Хединская империя
По полю, проваливаясь в еще не растаявший снег, шли двое. Один седой, с лицом иссечённым морщинами и сильными ожогами, но отнюдь не старый мужчина в простой крестьянской одежде, заплатанной во многих местах. Он вел под руку хромого мужчину с перебинтованным лицом и головой. Одет он был так же бедно, как и его спутник, но одежды болтались на нем, словно на огородном пугале. Шли молча. Для разговоров не было сил. Раненный мужчина споткнулся и чуть не упал.
– Отдохнем? – Спросил седой. – Вы устали.
– Угу. – Пробормотал второй, присаживаясь на мокрую кочку, покрытую прошлогодней травой.
– Не успеем до ночи. – Произнес седой, взглянув на солнце. – Надо бы на ночлег устроиться. – Он еще раз взглянул на небо. – До жилых мест далеко. Здесь должно быть не безопасно. Давайте дойдем до леса, там и остановимся. Хоть шалашик смастерим.
– Угу. – Послышалось согласие второго.
– Эх, господин мой, рано вы встали с постели. Вам бы полежать еще, пока раны не заживут. Чудом ведь спаслись! А все опять в драку лезете. – С укором в голосе обратился седой мужчина к своему товарищу и достал из мешка бутыль с каким-то напитком. – Вот, глотните.
Раненый послушно принял бутыль и глотнул отвратительное пойло из лесных ягод, которое громко называлось вином в этих местах. Другого не было. Но все-таки силы прибавились.
– Пойдемте, господин. – Седой с тоской смотрел на тусклое солнце. – Здесь лучше не оставаться…
Забинтованный мужчина отрицательно покачал головой.
– Надо идти, господин. – Продолжал уговаривать друг-слуга. – Если надо будет я на руках Вас понесу, не впервой… Знаете, я помню как мальчишкой держал Вас на руках. А моя мать кормила Вас грудью.
Раненый изумленно уставился на своего слугу и друга.
– Да-да. Вас кормила моя мать. Ваша-то померла родами… А моя-то уже в годах была, вот и потеряла дочь… Я не говорил раньше, думал Вы знали…
Господин отрицательно покачал головой и что-то невнятно промычал. Рот еще плохо открывался, и уголки губ постоянно рвались, кровоточили, распухали. Он просто положил страшную израненную руку на плечо верного слуги и кивнул в сторону леса. Пора идти.
