– Зачем ты это сделал дедушка? – любимый тоненький голос звучал где-то рядом, но из-за звона в голове было невозможно определить направление откуда он исходил.
Темная комната расплывалась, будто вместо воздуха была мутная вода. Он попытался было подняться, но тело, вопреки его желанию, оставалось неподвижно лежать на койке. С правой стороны доносился монотонный писк кардиомонитора, дублируя удары пульса, которые, словно молот раскалывали голову. В глубине палаты виднелись очертания деткой фигуры с огромными белыми бантами.
“Прости. Я не могу так больше” – хотел было сказать Генри, но в глотку ворвался прохладный воздух, затоптав слова и мысли и вызвав кашель. Изо рта кто-то вытащил влажную от слюней пластиковую трубку, обдавшую напоследок губы потоком кислорода. Палата улетела куда-то назад – теперь он несся по ярко-освещенному коридору. По бокам и сзади гулко стучали каблуки. Его, привязанного к койке по рукам и ногам везли в неизвестность. И хуже всего было то, что он по-прежнему жив. Боль разочарования пронзила мозг, глаза стали влажными. Последний шанс и последняя надежда исчезли. Хотя было сложно дать ответ самому себе – на что он все еще смел надеяться в этом аду? Наверное, все еще веря, что это все сон, он начал бить затылком в подушку. Злость и бессильная ярость заполнили все чувства и, вероятно, благодаря ним Генрих Веббер оставался в сознании, противясь головокружению.
– Сэр, он пришел в себя. – послышалось справа.
Они остановились. Прямо перед ним, будто из тумана возникло знакомая физиономия. Прежде спокойные и невозмутимые глаза сейчас хаотично изучали Генри. На испрещенном морщинами и оспинами лбу проступили капельки пота. Дрожащая рука ощупала горло, легонько надавливая на кадык.
– Говорить он сможет. Сможет – пробормотал себе под нос Хостер Нейвер и судорожно вытер лоб платком. Прежде само воплощение спокойствия, сейчас он не был похож на себя. Иступленный взгляд в пол, бледное похудевшее лицо. Еще недавно рыжая шевелюра нынче была седая. Перед ним был совсем не тот человек, который наводил ужас на всех, чьим несчастьем было попасть сюда. Жестокий садист и диктатор превратился в нервного дрожащего старика.
Его ассистенты снова повезли койку. Колесики стучали между плитками пола, чеканя ритм пульса и нарушая гробовую тишину. Между тем сразу трое санитаров суетились рядом, на бегу меряя давление и пульс и пичкая таблетками. Один из них даже умудрился сделать укол, метко попав в вену и когда он поймал на себе недоуменный и испуганный взгляд Генриха с гордостью сказал: “Это мой первый укол”.
