Нечто трещало во мраке, едва слышно, вкрадчиво. Не мороз, на котором кожа покрывалась мурашками, не тонкий лед, застывший между корнями дерева, привязанным к стволу которого обнаружил себя Серафим, когда пришел в себя. От этого треска волосы вставали дыбом и хотелось бежать-бежать-бежать прочь, без оглядки. «Меня чем-то опоили, там, на поляне, - подумал Серафим, - потому что я не могу слышать то, чего нет!» «А если оно есть?» - шепнул внутренний голос.
Расширившимися глазами Серафим смотрел в темноту. Он готов был увидеть что угодно, и вздохнул бы с облегчением, потому что неизвестность всегда страшнее реальности. Но движения не было.
Снова затрещало, на этот раз громче, и Серафим понял, что звук идет от той самой ели, к которой был привязан. Посмотрел вниз и увидел, как черная ветка с заостренным концом вырастает из ствола и медленно, будто сонная змея, тянется к нему, метя в разрез, сделанный Даной. Максима Дорубарова никто не насаживал на сук, это сук пронзил его, словно осиновый кол, убивая сантиметр за сантиметром!
Надежды нет, и никто не придет, чтобы спасти тебя.
Вспомнив уроки Волоцкой, Серафим закрыл глаза и глубоко задышал, чтобы не скатиться в панику. Руки и ноги были связаны, он ничем не мог помочь себе, но у него было то, чего не было у других людей – странная, холодная воля подчинять мертвых.
Неожиданно он до мелочей вспомнил тот день. Как стоял у окна и смотрел на улицу, где на газоне лежал мертвый белый голубь. Ветер ерошил перышки на его точеной голове, а глаз – голубь лежал на боку, - закрывала голубоватая кожистая пленка. Маленькому Серафиму казалось неправильным сочетание живых перьев и мертвого глаза. Он хотел, чтобы пленка исчезла, а белые крылья раскрылись… И совершенно не удивился, когда так и произошло! Птица вскочила, постояла, пошатываясь, будто пьяная, и взлетела. Проследив за ее неровным полетом, Серафим удовлетворенно кивнул сам себе. А сейчас задумался – если эта сила действует на неживые объекты, делая их живыми, быть может, она работает и в обратную сторону?
Он попытался представить каменную стену между собой и острием. Это оказалось не сложным, однако стена получилась не такой, как хотелось. Она походила на зеркало с искаженным отражением, в котором он неожиданно увидел… себя. Бледное до синевы лицо, дорожки слез на щеках, отчаянный огонек, дрожащий в зрачках, как пламя свечи на ветру перед тем, как погаснуть. Ползущая ветвь замерла, будто тоже увидела это. Мелькнула безумная мысль: «Если уйти в отражение, он не найдет!» Кто такой «он» Серафим не мог сказать, но совершенно точно знал, что ветка-убийца – лишь часть. А целое настолько ужасно, что лучше бы вовсе не знать о нем.
