ГЛАВА 1
Тьма вилась над Черным лесом — мостом между Явью и Навью. Под ногу снова яма подвернулась, и я чуть не свалилась, да за ветку ухватиться успела. Нога загудела от боли, но делать нечего — я дальше поковыляла, вслед за тонкой фигуркой Милавы, в темный плащ укутанной. Вдруг девица остановилась и обернулась ко мне, блеснули в голубых глазах слезы, да такая боль в них стояла, что сердце мое сжалось.
— Не надо вам, нянюшка… идти со мной, — говорит, а у самой губы дрожат от страха, и пальчики от холода уже синие.
Ох, бедная моя девочка! Такая молоденькая, такая добрая, и за что же ей такая ужасная участь — в замке Кощеевом заживо схорониться?
— Как же я тебя оставлю, деточка? — проскрипела, кое как сдерживая слезы. — Неужели одну отпущу в этот проклятый лес?
При взгляде на высокие ели, которые раскинули во все стороны усыпанные крупными иглами лапы, сердце похолодело, но отступать теперь некуда.
Я оглянулась, клятвенно себе пообещав, что это в последний раз. За широким полем еще толпился народ. Мужики — кто с факелами, кто с вилами — стерегли, чтобы мы не сбежали. Из баб кто плакал украдкой, а кто провожал недобрым взглядом. Не любили меня люди, да только Милавушку то за что сгубили? Добрее нее никого во всей округе не сыскать.
— Идем, милая, — я взяла ее за руку и повела в чащу. — Я впереди, а ты позади. Если зверь какой-нибудь выпрыгнет или чудовище, так я отвлеку, а ты беги, беги без оглядки.
— Возвращайся, нянюшка, — заупрямилась Милава и даже ножкой притопнула.
— Не перечь старшим! — я тоже характер показать умела, да только с девочкой своей любимой, почти родной, раньше никогда так не разговаривала. Она вздрогнула, побледнела еще сильнее, потом опустила голову и молча пошла следом.
Так-то лучше! Пройдем по кромке леса на восток — может, и не тронет никто. А как рассвет, выберемся и… ох, не знаю, куда податься. Сестры мои все — ведуньи окрестных деревень, — давно мертвы, а к кому еще пойти? Может, в каком-нибудь селе да примут — мое искусство всегда в цене, сказки да былины все послушать любят, на кусок хлеба себе заработаю. А не примут — так мне бы только Милавушку пристроить, а потом и помереть можно со спокойной душой.
Шли мы долго. Милава вскоре всхлипывать начала, да и мои старые кости заныли. Эх, по молодости кошкой дикой по лесу скакала, никто меня ни догнать, ни отыскать не мог. А теперь что — тело слабее пня трухлявого, еле ноги волочу. Впрочем, я могла бы потихоньку идти еще до рассвета, но когда луна показалась над верхушками деревьев, девочка моя присела на пенек и спрятала лицо в ладони.
