30 июня 3: 55. Дом на Петровской набережной.
Санкт-Петербург. Нева. Белая ночь.
Звучит романтично. Почти как начало стихотворения или нежного, чуть печального романа.
Однако в этой ночи ничего красивого и романтичного не было… Красно-синие, нервные всполохи машин дежурной части. Оцепленная желтой лентой детская площадка. Люди в форме с какими-то нарочито равнодушными лицами. Бледное лицо мужчины. Ребенок, плачущий на его руках. Время от времени взгляд кого-то из людей в форме натыкался на этого мужчину… и становился почти человеческим.
- Пожалуйста, - тогда говорили ему, - идите домой. Как только что-то будет известно…
- Понимаете, - в сотый раз начинал объяснять мужчина, прижимая к себе еще крепче малыша, - моя жена никогда бы…
- Мы понимаем, - и в голосе появлялось рефлекторное псевдосочувствие, от которого становилось еще горше.
К ограждению, возле которого с открытыми глазами дремал сержант, подъехал крутой мотоцикл со «скромным» логотипом BMW на бензобаке. Сержант завистливо присвистнул – и настороженно взглянул на мужика, одетого в стиле крутого байкера: черная кожа, крутой шлем, похожий на немецко-фашистскую каску.
Мужик тем временем подъехал, заглушил сыто и негромко работающий мотор, снял шлем, нацепил на руль… и направился прямо к ограждению. Уверенно так направился. Привычно.
- Куда! – жестко сказал охранитель желтой ленточки. – Куда прешь?
Увидев алую ксиву с золотыми орлами, служивый сначала вытянулся, но потом, посмотрев внимательнее – уж очень ему не понравился неуместный здесь байкер – заорал:
- Че, совсем охренел! Отдел музеев?!
- Старшего позови, - без тени возмущения сказал мужик в черном.
Было ему на вид лет под сорок. Не высокий, крепко сложенный. Добродушное круглое лицо каким-то чудесным образом было одновременно и брутальным, и обаятельным, и…незапоминающимся… Живые, блестящие глаза имели особенность зрачка в большинстве случаев занимать всю радужку, от чего казались черными и хитрыми. На самом же деле они были ярко-синие, искренние и наивные, особенно в тех случаях, когда это необходимо. Большой, чуть шершавой ладонью привычным движением он погладил гладко выбритую макушку и скривился не то в улыбке, не то в усмешке, чуть пожимая плечами, встречая озабоченно семенящего к нему мужчину.
- Иду я, иду, - на вопль сержанта отозвался уже следователь, - свои это, пропусти. Добрый вечер, Егор Иванович!
