Наверное, я никогда не привыкну летать на самолётах. И, вроде бы не боюсь летать, но ощущение во время полёта такое, что меня не просто оторвали от земли, а разорвали нить, связывающую меня и землю. Я перестаю получать подпитку энергии от земли под ногами. Это, наверное, от того, что я не люблю того, что не могу контролировать. Хотя, сам процесс полётов на самолётах на высоте десять тысяч метров – это довольно прикольная вещь. Особенно взлёт, когда буквально за несколько секунд город становится маленьким, словно игрушечным, дороги превращаются в тоненькие полоски, разделяющие плоскость на разноцветные квадраты. Но больше всего меня покорил вид Эйфелевой башни с высоты полёта. На связке ключей у меня висит небольшой брелок-макет Эйфелевой башни. И вот, когда мы пролетали над Парижем, я увидел эту башню. Тогда я увидел её впервые, она была маленькая, словно игрушечная. Я достал из кармана ключи с брелоком и сравнил их. Они мало чем отличались, даже по размеру они были похожи. И вот первое впечатление от Эйфелевой башни так и закрепилось в моей памяти. Теперь она для меня маленькая, окружённая яркой зеленью и игрушечными домами. Позже, я много раз бывал возле неё, поднимался на самый верх, но всё равно воспринимаю её такой, какой увидел её тогда из иллюминатора самолёта.
В этот раз самолёт набрал высоту, сделал разворот над Парижем и мы быстро погрузились в густые облака. Эйфелева башня лишь на несколько минут мелькнула вдалеке и скрылась под толстым слоем серых осенних французских туч.
Мои друзья говорят, что самый приятный момент в полётах – это когда бортпроводницы разносят еду и выпивку. А меня это бесит, потому что я люблю спать в самолётах или просто читать. А когда я сплю, читаю или смотрю фильмы, то шастающие туда-сюда стюардессы меня просто раздражают.
– Прошу прощения, что пожелаете? – Я только закрыл глаза, и это были самые худшие слова, которые я мог только услышать, сидя в этом кресле. Я решил притвориться спящим и не реагировать.
– Вы что будете пить? Виски, Бурбон или Шампанское? – Это был уже другой голос, мужской, и принадлежал он явно не бортпроводнице, и я открыл глаза. Надо мной практически нависало 180 сантиметров идеальной французской женской фигуры, обтянутой вишнёвого цвета униформой, с идеально белыми зубами в ореоле ядовито красных губ, и всё это завершалось платинового цвета волосами, собранными в обычный детский хвост.
