Солнце наконец село. Багровый закат еще грел небо обманчивым, призрачным теплом, но на снегу уже вовсю гуляли синие морозные тени, предвкушая наступление ночи. Зимние сумерки коротки, и это давало надежду. Татары до сих пор не освоились толком в кондовых русских лесах, они будут ждать до утра. И только тогда…
Огонь плясал в зеве русской печи, разгоняя мрак. Изба топилась по-черному, и дым давно наполнил бы курную избу, если бы не прореха в крыше. Должно быть, монголы растаскали соломенную крышу на корм своим диким степным лошадям, когда выяснилось, что стога сена, заботливо заготовленные крестьянами на зиму, сожжены. Нет, что ни говори, а живучие кони у этих двуногих зверей. Спят на снегу, сроду не зная стойла, едят траву из-под снега, и даже продымленная соломенная крыша курной крестьянской избы годится им. И кровь из них пьют поганые, когда нечего жрать. Любой русский конь, каким бы ни был могучим, давно пал бы при таком обращении. А этим хоть бы что.
У огня сидели двое.
Один – немолодой уже человек, в густой, черной короткой бороде которого кое-где блестели первые седые волоски, видимые даже при неверном, пляшущем свете огня. На груди витязя – а судя по корзну на меховом плаще, это был витязь дружины княжьей – тускло поблескивала броня. Чешуи панциря кое-где были слегка промяты, и опытный глаз сразу угадал бы во вмятинах следы стрел.
Рядом с витязем сидела молодая женщина, закутанная в темный плащ с меховым подбоем. На измученном тонком лице вспыхивали отсветами пламени огромные темные глаза, цвет которых было невозможно увидеть в неверном пляшущем свете печного огня.
– Ну что, госпожа моя, на сей раз ушли. Глядишь, и завтра уйдем, а там и до Новагорода недалече.
– Что нам с того, Ратибор Вышатич? – женщина протянула к пламени тонкие руки, зябко повела плечами.
– Ну как же. Ведь это же вольная Русь, княгиня. Новагород покуда поганые не заяли, и неведомо, займут ли.
Женщина молчала долго, глядя в огонь. Огонь… Везде огонь, по всей великой Руси пляшет неистовое пламя. Огню теперь раздолье.
– Почто так мыслишь, Вышатич? Уж сколько их было. Рязань пала, Тверь пала, Москва, Суздаль. Сам Владимир Великий восемнадцать ден простоял только. А мелких городов и не счесть. Про иные веси и не вспоминаю уже – княгиня говорила равнодушно, медленно.
