Телефраг

Весна 1941 г.

СССР

Москва

Сознание вернулось рывком, словно кто-то вылил на меня ушат холодной воды. Голова чудовищно трещала и разламывалась на части. Болезненная пульсация отдавалась даже в глазных яблоках. Так же неприятно саднила челюсть на правой половине лица, и отчего-то ныли зубы, как будто мне кто-то неслабо зарядил кулаком по мордасам. Сердце гулко билось в ребра, которые отчего-то тоже ломило, хоть караул кричи! Что же, черт побери, со мной произошло?

Я затрепыхался, судорожно пытаясь хоть как-то приподняться и привести себя в вертикальное положение. Судя по ощущениям, я лежал навзничь на чем-то твердом, холодном и мокром. Мокром? Я повозил руками вокруг, рассчитывая обрести еще и точку опоры – но это точно вода, твою медь! Я действительно лежал в неглубокой луже, прижимаясь саднящей щекой к холодной и гладкой каменной поверхности! Оставив попытки подняться, не принесшие никаких результатов – руки лишь бессильно подламывались, я прикоснулся к пульсирующей голове и, нащупав на лбу огромное болезненное вздутие – шишку, которая продолжала отекать и стремительно увеличиваться в размерах с каждой пройденной секундой.

А еще с моих волос, отчего-то показавшихся мне короче обычного, стекала влага. Похоже, что меня действительно отливали водой, чтобы я пришел в сознание. И вот в этой самой луже я сейчас и распластался этакой вялой морской звездой. Но вспомнить, как я оказался в такой нелепой ситуации, я решительно не мог. Налицо серьезное сотрясение мозга, если чего не похуже. А пока я даже свое имя вспомнить не мог, не говоря уже обо всем остальном. И кто же я, в конце-то концов?

- Sieht so aus, als hättest du es etwas übertrieben, Heinz[1]! – услышал я немецкую речь, донесшуюся до меня сквозь шум в ушах. - Du hättest ihn nicht so hart auf den Kopf schlagen sollen[2]!

Ну, немецким языком я владел в совершенстве (еще в советское время мне довелось прожить несколько лет в ГДР, попав в Берлин по линии Академии Наук, а также, благодаря личному приглашению профессора Мейера), поэтому прекрасно понял, что произнес незнакомец. Значит, что меня действительно били, причем не только по голове, иначе бы у меня так не ныли ребра. Но за что? Чем я провинился перед этими немцами? И еще меня очень напрягал тот факт, что, несмотря на вынырнувшую из каких-то глубин моей памяти информацию о моем длительном проживании в Германии, я так и не вспомнил, кто же я такой. Однако, воспоминания о профессоре Мейере и Академии Наук, подталкивали меня к выводу, что я тоже, в какой-то мере, ученый.