Узловатые пальцы, испещренные старческими пятнами вперемешку с
небольшими шрамиками зарылись в седую шевелюру — старая привычка
теребить волосы в сложные моменты оказалась неистребима. Правда,
теперь внимания на это никто не обращал — некому.
«И это хорошо, — подумал Гарри и усмехнулся. — Некому будет
волноваться. А похороны запишем на счет Отдела Тайн. Но попозже, я
не тороплюсь».
Проклятое предчувствие уже который день не давало ему нормально
работать, хотя задача ему нравилась, как нравилось все, что бросало
вызов его уму и таланту. Это давало силы и смысл, а главное —
желание жить, как победы — весьма многочисленные результаты его
действий — дарили радость жизни. Чем еще развлечь себя опытному
артефактору на второй сотне лет?
Гарри знал, что до такого доживают немногие, и гордился, что
сумел войти в их число. Гордился перед самим собой — публичность
ему всегда была чужда: еще в детстве отпробовал этой пакости, а уж
в юности как нахлебался — не передать. И его вкусы за все эти годы
не изменились.
Его уже давненько не называли по имени — Бирюк, господин Бирюк —
обычное обращение к нему Гарри нравилось, но чем меньше приходилось
общаться, тем ему было лучше. С людьми он никогда не чувствовал
себя достаточно спокойно. И наверное, никогда не понимал. Да и не
интересовали его «потемки чужих душ», хоть в молодости он иногда и
удивлялся тому, почему некоторые люди поступают так странно.
Одиночество давно стало его любимым другом — собственно, он
всегда был один. Никто не интересовался ни его настоящей историей,
ни настоящим Гарри — все принимали за него какие-то странные
россказни о ребенке-герое. Гарри пытался протестовать — еще на
первом курсе — никто не слышал. Пытался быть самим собой — никто не
понял, да и выжить удалось чудом. Волдеморт, правда, снова об него
угробился, что было, конечно, замечательно.
Немного повзрослев, пытался подстроиться, и на этом прожил пару
десятков лет в целом неплохой жизни, но наконец понял, что больше
так не хочет. Что эта жизнь, какой бы она ни была — не его.
Долго понимал, постепенно. А вот решилось все достаточно быстро,
спасибо Джинни, бывшей жене. В сущности, неплохая была женщина.
Сама заговорила о разводе, благо дети уже выросли и разлетелись.
Пожалуй, она была одной из немногих, с кем ему было более-менее
сносно общаться. Но и для нее он не был самим собой — она тоже, как
и многие, придумала себе его образ, и долго в него верила. Конечно,
совместная жизнь вносила свои коррективы, но в некоторых вещах и
Джинни была так же слепа, как и все остальные. Или просто не хотела
видеть?
