Человек, не спеши, обдумай мимолетную мысль о риске, он не всегда оправдывается, и нажитый годами опыт, увы, может подвести…
НА ПАПЕРТИ
Коридор воспринимался бесконечной и угрюмой вечностью, разрезанной дверями, из которых то появлялись, то исчезали люди, растворяясь за ними, как в потустороннем мире. Чувствовалось приближение полудня, вместе с ним – духоты жаркого июньского дня.
Лица, с одинаковой маской вынужденного страдания, давно насытились друг другом. Каждый переживал сжигаемые скукой минуты на обособленном пятачке, чисто выбеленного помещения.
По субботам в психоневрологической клинике наступала разгрузка: на приём являлись самые отчаявшиеся. Страдальцы переминались с ноги на ногу, встречая заискивающим взглядом белый халат, от случайных прохожих втягивали в себя шею, стараясь не поднимать глаз. Если завязывался разговор, то непременно упоминалось, что здесь он или она по причине сволочной жизни.
Врач в кабинете, в какой-то мере сочувствовал бедолагам, но с приёмом не спешил. Мысль: «Пусть ждут, заблудшие душонки», сегодня особенно напрашивалась на язык. Тем более, одна из таких душ находилась перед ним, повествуя битый час цепь трагических обстоятельств безвременно разбитой любви. Он цокал языком, прислушиваясь к желудку, просящему мирской пищи, и понимающе кивал головой. Женщину удовлетворяло сопереживание, и она бесконечно повторялась:
– Вот и представьте, Виктор Петрович, как тут быть счастливой…
Причитания оживляли её лицо гримасами жалостливых оттенков. Чувство женского разочарования высвобождалось в протяжном стоне. Соединяясь с воздухом кабинета, оно заполняло пространство утомительным гнётом. Сила несчастья возбуждала в Викторе Петровиче отвращение к ноющему люду. Утешало то, что терпение неплохо окупалось. Сегодня финансовый бонус служил хилым стимулом: мышцы томила слабость, мысли уносились на простор необитаемого острова, плохо спалось нынешней ночью. Отголоски странных, тревожных снов навевали неприятные предчувствия.
Врач держался из последних сил, растягивая губы в смиренную улыбку, иногда, чтобы подавить возникающую зевоту. «Чёрт бы подрал время, тянется как прибитое», – ворчали мысли, превращая терпимость в безразличие. Было всё равно от кого и что выслушивать. Разница выражалась в том, что сидевшую – спокойно выдворит, вновь вошедшую – вряд ли, придётся распрощаться с обедом.
