Внутри было все воистину
по-царски.
Офицерский корпус встретил нас
роскошным убранством величественных залов. Над нашими головами
возвышались громады хрустальных люстр, под ногами лежал мягкий ворс
начищенных до блеска ковров. Молоденькие горничные, еще со
вчерашнего вечера наводившие марафет для наших глаз, стыдливо
прятали взор, но то и дело бросали на нас изучающие взгляды.
Будто заранее выбирали себе
женихов.
Выбрать и правда было из кого.
Вчерашние мальчишки, сегодняшние юнцы мнили себя уже настоящими
мужчинами. У меня в глазах рябило от обилия белых кителей и блеска
туфель. Я был одет в точно такие же одеяния, что и остальные – мне
вспомнилось, как Ибрагим с понурыми, уставшими глазами принес мне
кадетскую форму. Где он ее взял и каких это стоило усилий,
оставалось только догадываться.
Инквизатории тоже решили посетить
столь торжественное событие и мрачными фигурами, словно мыши,
жались по углам. Раскидистые мантии, скрывающие лицо капюшоны,
таинственный вид; уж не знаю, для чего их позвали. Предотвращать
какие-то магические преступления или же наоборот – красиво
смотреться на нашем фоне?
Не желая отставать от них ни на шаг,
Белые Свистки старательно и на глаз выискивали закравшегося в ряды
благородных вора, убийцу, ну или, на самый уж крайний случай,
мародера.
К их позору, а может, и вящей
радости, тут такими и не пахло.
Вышагивавший перед нами старикан был
круглолиц, усат, смотрел на нас холодным, изучающим взглядом серых
глаз. Грудь хвасталась обилием орденов и медалей за подвиги, не
боевое же брюшко, вываливающееся из-под ремня, говорило лишь о том,
что все они в прошлом. Старик хромал на левую ногу, то и дело
болезненно опираясь на трость, а я спрятал за белизной своей
перчатки улыбку. Не иначе, как однажды и этого бедолагу вела дорога
приключений, но потом ему попала стрела в колено…
Он горазд был на хитромудрые имена.
Зычным, хорошо поставленным офицерским голосом он звал нас то
надеждой страны, то цветом Российской Империи.
Надежда страны и цвет Российской
Империи пучили глаза, важно дули щеки и совсем уж как-то по детски
хмурили брови в тщетных надеждах казаться страшнее, чем они есть на
самом деле.
Старика звали Григорием Николаевичем.
Попытался прочесть его ясночтением, но то решило, что фига – лучшая
для меня информация. Будто поняв, что я пытаюсь его прочесть, он
остановил взгляд на мне, по-отечески улыбнулся. Мне казалось, что
еще чуть-чуть – и он назидательно погрозит мне пальцем, но старик
сдержался.
