Тринадцатый апостол

Я прожил жизнь под звездой Маяковского. Моя сестра – Лиля Герреро – передала мне, восьмилетнему мальчику, эстафету любви к этому гиганту. Сколько раз из десятилетия в десятилетие я пытался написать о нем, о моей любви к нему.

Не писал, говорил себе: погоди, ты еще не готов, напишешь не так и не то. Дальше откладывать некуда. Мне 84. Семьдесят шесть лет я жил с ним неразлучно. Мои ближайшие друзья – Николай Евдокимов, Григорий Чухрай, Александр Зиновьев и мои сыновья Владимир и Максим и жена Таня разделяли мою любовь к Маяковскому. Тане я обязан больше, чем кому бы то ни было. Татьяна Сергеевна была ботаником, генетиком, селекционером. Именно от нее я впервые узнал, что такое ген, генотип, генетическая наследственность. Чтобы понимать, что она делает, я читал книги по генетике. Я наблюдал за ее работой на кафедре генетики в МГУ, в комнате, в которой жужжали, шумели тысячи маленьких мушек – дрозофил. В это время я учился в другом крыле того же здания на Моховой, на философском факультете, потом, как лодочник, помогал ей в опылении речных цветов на Оке в Институте генетики и селекции АН СССР, затем вторгался в Главный ботанический сад АН СССР, где работала Таня, и, наконец, я наблюдал исследования в том подмосковном Институте земледелия и садоводства, где Таня вывела с помощью химомутогенеза два новых ягодных вида – земклунику и сморжовник. Я обязан Тане мыслью об историософии проектирования, идеи которой прозвучали и в этой книге о Маяковском.

В московской 213-й школе я, Гэигорий Чухрай и Евгений Гужов, встречаясь, приветствовали друг друга кличем ДЖВМ – Да живет Владимир Маяковский! В армии я читал Маяковского на земле и в полетах. Я объяснялся в любви стихами Маяковского. Со сцены клуба Московского университета я продолжал читать Маяковского. Шел 1949 год. Меня собирались исключить из партии и МГУ как «эстетствующего космополита». Дальше мог последовать арест, потом лагерь, если не хуже. Не исключили. Секретарь парткома университета Прокофьев (позже стал Министром просвещения СССР) заявил: «Человек, который так читает Маяковского, не может быть космополитом».

Кто теперь не знает слово «дизайн». В русский обиход не только слово, но и теорию, и историю дизайна, и первые организации дизайна (технической эстетики, художественного проектирования) ввел я, опираясь на теорию и практику «производственного искусства» Владимира Маяковского. Ему же я обязан идеей историософии проектизма и пониманием внутреннего созвучия учений Христа и Маркса.