Первые сумеречные тени уже накрывали пшеничные поля, которые стелились вокруг нее, колыхаясь и звеня тысячами колокольчиков.
Колосья хлестали ее по бедрам: Лоретта продиралась все дальше и дальше, а потом нагнулась и одним махом сорвала колосок, взметнув облачко тончайшей золотистой пыли, тотчас растворившейся в воздухе мириадами блесток. Вдалеке маячил ее дом – он громоздился глыбой посреди этого волнующегося океана. Она понимала – скоро надо будет собраться с духом и возвратиться туда, и все из-за призраков, блуждавших ночами по равнинам, – мрачных существ, возникавших ниоткуда и с давних пор нагонявших страх на обитателей ее родного Канзаса. Да она и сама совсем недавно видела, как одна такая тварь шла на нее, когда она стояла у крыльца, охваченная почти пьянящим чувством, что та уже почуяла запах ее крови.
Впрочем, ей ничего не угрожало, покуда солнце не закатится за горизонт, к тому же она очень любила особую атмосферу, венчающую мгновения, когда день переходил в ночь, предоставляя страху царить на земле. В эти самые мгновения умиротворенного созерцания, навеваемого очарованием первых сумерек, она старалась совсем не думать о трупах, которые порой находили поутру на обочинах дорог в таком состоянии, что даже близкие родственники не могли их опознать.
Лоретта больше не слушала предостережения. Она день за днем старалась испытать свою волю к свободе, чтобы ощутить каждой клеточкой тела легкую дрожь от грядущей опасности.
Над головой у нее, звонко шурша крыльями, пролетели козодои – штук десять. Она провожала их взглядом, пока они не спикировали за крытое гумно, пламеневшее в меркнущем свете дня. Хлестая по воздуху пшеничным колоском, она шла и шла, чувствуя иногда, как мошкара липнет к ее икрам, и повернув голову в сторону зернохранилища, – его темные очертания уже проглядывали в нескольких километрах дальше.
Скоро и они исчезнут, как этот мир, вновь брошенный на алтарь жестокости.
Солнце на западе почти целиком завалилось за отцовские поля. Она повернула назад и уверенным шагом вышла на дорогу к дому, ступая босыми ногами по теплой, белой, как песок, земле и глядя на клубы дыма, поднимавшиеся из трубы и доносившие до нее приятный запах сгорающего дерева.