Мне всегда нравились брюнетки. Особенно такие, как эта — с
высокой, полной, грудью, длинными ногами и алыми, как кровь,
губами. Было в них нечто, что заставляло шевелиться не только штаны
(с этим и рыженькие с блондинками неплохо справлялись), но и
затрагивали некие струны моей души.
И эта брюнеточка мне тоже нравилась. До поры, до времени. Даже
несмотря на то дурацкое положение, в котором я оказался, мои мысли
сами собой переключались на то что и в какой позе я с ней сделал
бы, будь у меня возможность. Такой уж я был человек...
— Я тебе нравлюсь? — поинтересовалась она у меня глубоким
грудным голосом, подходя вплотную. — О, — она усмехнулась, — вижу,
что нравлюсь.
— Нравишься, — не стал отрицать очевидное я. И правда, глупо
было бы отнекиваться, когда на мне не было ни единого клочка
одежды. А верный друг, главная мужская ценность, оказался подлым
предателем и выдавал меня, хе-хе, с головой.
— Хочешь я сделаю тебе приятно? — с мягкой улыбкой
поинтересовалась она.
— Снимешь с меня кандалы и дашь одежду? — с надеждой уточнил
я.
— Ну что ты, — все с той же улыбкой проговорила она, — если я
сниму с тебя кандалы, то и другие тоже захотят. А так нельзя. Не в
моих правилах, знаешь ли. Да и зачем тебе одежда? — подошла она еще
ближе, — ты мне таким больше нравишься, — с этими словами она
внезапно ухватила меня за причинное место.
Я вздрогнул, чем вызвал ее тихий смешок.
— Вы, мужики, все одинаковые. Схватишь вас за всякое, потискаешь
немного и все, вы на все готовы, — говоря это она ни на минуту не
прекращала поглаживать меня. А подлый орган этому был только
рад!
— Нравится? — поинтересовалась незнакомка.
— Есть такое, — не стал спорить я, — только я все же хотел бы
узнать где я и что вообще тут происходит.
— Это хорошо, что нравится, — широко улыбнулась она, полностью
проигнорировав вторую часть вопроса, — потому, что ты здесь
надолго.
Мы опали вместе: я и мой... Он. И причиной тому были два ряда
острейших, явно нечеловеческих, зубов, скрывающихся за такими
чудесными, сулящими много приятных мгновений, губами.
***
В себя я пришел уже совершенно в другом месте. Нереальном,
нереалистичном, совершенно невозможном. Радовало только то, что на
этот раз я был одет, а рядом не было никого, кто бы мог
похвастаться акульей улыбкой. С другой стороны, тут не было вообще
никого. Никого и ничего. Если не считать безбрежной, необъятной
пустоты... Космоса?
