Я стояла, наклонившись над кроватью, и любовалась спящим мужчиной. Нет, не думайте, что я маньячка какая-то, я тут по работе!
Эх, красив, зараза! С огненно-рыжими, почти красными волосами, резкими аристократичными чертами лица. Мне бы себе такого, но ведь наверняка жуткий бабник и любитель поразбивать женские сердца. Все мужчины, которые не обделены внешностью, чувствуют себя Богами, не меньше. У меня прямо перед глазами предстала картина, как он идет, оставляя за собой шлейф из несбывшихся надежд и слез. От злости он тут же прекратил казаться мне милым, и я решила побыстрее закончить с этим всем. То, что я только что себе надумала, возможно и несуществующую историю, меня совершенно не волновало. Я малообученная Смерть с придурью, мне можно.
Достала рабочий артефакт и задумалась: а каким лучше оружием упокоить этого красавчика? Кинжал? Банально. Меч? Да я его в руках не удержу, слишком тяжелый. Может, секира? Хотя, меня же свои потом не поймут, секира - она только для гномов. Решено, будем действовать по старинке, чирк косой и нет человека. Или не человека, кто этих благородных знает.
Я еще раз посмотрела на пульсирующую золотую нить его жизни и нахмурилась - обычно у тех, кто скоро должен уйти на другую сторону, она была тонкая и почти потухшая - во всяком случае, так мне рассказывала бабушка. Но, может, есть исключения?
Собралась с духом и сделала замах, надеясь, что моё первое дело пройдет вполне успешно, Но нет, без пяти минут покойник внезапно решил проснуться. Ай-ай-ай, а руки зачем распускать? Этот... смертник со скоростью молнии схватил меня за рукав рубашки и потянул меня на себя. Бедная я, не выдержав такого напора - со мной еще никогда так не обращались - рухнула на него и как завороженная уставилась в зеленые кошачьи глаза. Какие красивые и выразительные! Обязательно после упокоения данного субъекта выковыряю их себе, заспиртую и долгими зимними ночами буду любоваться этой красотой! Где-то на периферии сознания послышался звонкий треньк косы, так вероломно покинутой хозяйкой. А между тем мечта всех девушек от тринадцати и до бесконечности придвинула меня еще ближе и вопросила:
- Ну, и что мы тут делаем? - ух ты, какой голос! Хриплый со сна, бархатный и как будто мурлыкающий. А можно как-то записать его? Я буду сидеть в кресле-качалке, любоваться на его глаза, плавающие в спирте, и слушать голос, как музыку.
