* * *
Не помню, сколько мне тогда лет было, не то шестнадцать, не то восемнадцать. Помню, что был совсем беззаботный и несерьезный: ничего не парило, все было впереди, и неведомые тогда беды и тягости, которые, как казалось, будет так здорово и интересно преодолевать, и великие открытия и достижения, которых должно быть куда больше, чем падений.
Надо сказать, я и сейчас-то не особенно остепенился и не стал, к огорчению мамы, серьезным. Могу, например, в магазине замяукать кошкой, чтобы все бегали и искали несчастное животное. Или по ржавой лестнице залезть на полуразрушенную водонапорную башню, чтобы посмотреть – а как там все устроено. Или просто – с моста в реку плевать.
Вот и представьте тогда, какой я был в юности. Абсолютно несерьезный. При этом достаточно крепкий, если не сказать даже толстоватый, с бородкой, очки носил профессорские, а вот в голове ветер гулял, как в голубятне.
А вот с девушками у меня тогда не особенно получалось. Это, увы, не значит, что сейчас все наладилось, скорее наоборот, просто от этого тосковать начал, как соловей без неба, а тогда еще ерепенился. Эх! Девушки-то любят тех, кто посерьезнее, а я, как мы это уже выяснили, на такого не походил.
Хотя был вроде не совсем дурачок, компанейский, даже стихи писал и рассказы. Писал, писал и в один прекрасный день дописался до того, что мои рассказики оценили великие критики, и меня пригласили на форум молодых писателей в Переделкино, от Союза писателей Москвы.
Странно, вроде много времени прошло, а как будто это было не только вчера, а даже сегодня.
Рюкзак я сам собирал. У меня был большой, столитровый, профессиональный туристический, с нашивками от походов – поверх него гитара примотана, как станковый пулемет. Кроме этого я зачем-то надел старый камуфляж с нашивками волжского казачьего войска. Папа презентовал полковничью каракулевую папаху, которая еле помещалась на затылке, так что вид у меня был абсурдный, до сих пор не могу понять, зачем надо было так вырядиться.
