Позвонила Вероника и, захлёбываясь слезами, прокричала в трубку:
– Ленка, Арсения сбила машина!
– Сильно? – испугалась я.
– Насовсем…
Дальше трубка булькнула, захрипела, и связь прервалась. Наверное, Вероника затопила мембрану горючими слезами. А что вы думаете, она вполне способна!
Положив трубку на рычаг, я тихо опустилась на пол. Итак, Арсения больше нет… Исчезла путеводная звезда моей жизни, да и сама жизнь, в общем-то, потеряла смысл.
Я долго сидела – не двигаясь, не думая, не дыша, а в голове молоточком стучало ахматовское:
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король…
Знаете, за что я особенно люблю классиков? За то, что их романтические строки очень часто без всяких поправок бывают применимы к реальной жизни.
Итак, я сидела на полу, пытаясь свыкнуться со страшной новостью; свыкнуться с мыслью, что дальше мне предстоит жить в каких-то совершенно новых для меня условиях, предстоит найти какую-то зацепку, ради которой стоило бы жить дальше. Иначе – пустота и безысходность. Из моей души выпала самая главная деталь, на которой вся душа, собственно, и держалась. Эту зияющую брешь ни заделать, ни скрыть не удастся. Как бы вся душа в прах не рассыпалась… Чем мне жить дальше? И как жить?..
Вот Оленька в этом году пойдёт в первый класс. Свет моей души, радость единственная… Ясная моя девочка, как жаль, что я родила тебя не от Арсения! Было бы совсем как в стихотворении про сероглазого короля…
В комнату вошёл муж и удивлённо воззрился на меня:
– Чего на полу сидишь?
– Арсений погиб…
– Аминь, – кивнул он. – Давно пора!
Зря он это сказал. Ох, зря… Но именно его хамство вернуло меня к жизни. Я пружинкой подскочила с пола и ушла на улицу, громко хлопнув дверью. Мне надо было подумать.
На похороны решила не ехать. Не хотела видеть его мёртвым. Вероника, конечно, положит от меня букет. А венка с душещипательной надписью не надо. Зачем лишний скандал?
Детство наше прошло в маленьком городке, в двух часах езды от областного центра. Я, Арсений и Вероника учились в одном классе. Сказать, что у нас с Сеней была любовь, – ничего не сказать. Мы просто были двумя половинками одного целого. У нас даже кошелёк был один на двоих. Каждое утро мы складывали туда полученные от родителей денежки, а потом на переменках решали, что покупать в школьном буфете: бутерброды или пирожные. Иногда вопрос решался иначе: стоически проголодав весь день, мы бежали после уроков в забегаловку на углу, чтобы в компании работяг, пьяниц, торговок с колхозного рынка поесть удивительно ароматных и вкусных чебуреков. А потом на другом углу, через дорогу, у сизоносой мороженщицы покупали пломбир в вафельных стаканчиках. На десерт.