Рейнар Асмирский
Я пришел к нему сегодня, спустя суман после того, как дикая
кошка вонзила клинок в мою грудь, шепча обескровленными губами о
своей ненависти. Пришел, как только убедился, что смогу удержать в
руках меч. Несмотря на боль, несмотря на странную пелену перед
глазами, густую и белую, будто злая поземка. Несмотря на холод, что
облизывал каждую часть деревянного, словно больше не моего тела.
Пришел. Переступил порог комнаты, приблизился к кровати, всмотрелся
в слабую, иссушенную фигуру безумного старика среди кружевных
подушек и тяжелых одеял.
Перехватил удобнее меч и только тогда заметил какое-то движение
в изголовье: неясное, смазанное. Вскинул голову, все яснее ощущая,
как ползет по телу лед. От сердца растекается во все стороны
чернильной кляксой.
У головы Теодора Асмирского клубился туман. Тяжелый, плотный,
черный. Вился обсидиановым неровным клубком, странно вытянутым,
отчего-то вызывающим неясную дрожь. Он пульсировал и двигался будто
живое существо, запускал тонкие щупальца в седую бороду и волосы,
то наливался чернотой, то почти исчезал, будто вторя дыханию
князя.
Я смотрел на него не больше нескольких вдохов до рези в глазах,
потому что казалось, что за плотным маревом угадывается чья-то
фигура. И когда уже хотел было отвести взгляд, полагая, что это
играет со мной мое же сознание, лед вдруг сжал горло, а туман
плеснул мраком в глаза и осел, оставляя на подушке птицу. Мертвого
ворона.
Острый, толстый клюв выбеленного черепа был воткнут в висок
Теодора, стекало с него прямо в рану обсидиановое, блестящее в
свете месяца марево, капало с перьев на подушку. Пустые глазницы
смотрели в никуда, копошились под перьями белые, жирные черви.
Я уже видел таких, как он. Когда клинок кошки проткнул мою
грудь, когда я… умер… Видел их на ветках деревьев возле дома, видел
вокруг самой кошки, в ней. Как они били в тонкое тело, как
растворялись в нем, заставляя Нерели вздрагивать, сдавленно
шипеть.
«Тебе – лишь ненависть» - шпарили кипятком отрывистые слова
девчонки.
Выбрала не меня, думала сбежать, посмела предать. Я все еще
помнил, с каким отчаяньем вчитывался в строчки посланий от стражей,
как собственными глазами видел кошку и волка, сделав вид, что уехал
из крепости. Помнил, как загнал коня, когда прочел письмо, что
писала Нерели старухе. В сознании навсегда останется хрупкая
фигура, держащая голову огромного зверя на коленях, прижимающаяся к
нему, целующая. Целующая не меня, горюющая не по мне.
