Франция. Монастырь Гранд-Шартрёз. Ночь. В кубикуле русского монаха горит свеча. У стены – альков с постелью, у двери встроенный в стену алтарь, с православными иконами. Дощатый пол перед алтарём за века отполирован до янтарного блеска коленями молящихся здесь монахов. Вся мебель в келье, как и во всём монастыре, сработана руками братьев-картезианцев, и на ней отпечаток аскетического отношения к земному комфорту. В центре кельи небольшая чугунная печка, похожая на те, что в России называются буржуйками.
Высокий худой монах стоит на коленях перед маленьким алтарём и молится.
Светает. Раздаётся звук колокола, призывающего картезианцев на молитву. Монах поднимается с колен, собирается выйти.
В дверь стучат. На пороге женщина.
Одновременно:
Он: Приехала!
Она: Сынок!
Молчат, потрясённые встречей.
Сын: Как ты добралась?
Она: Быстро. Две с половиной тысячи километров за три часа.
Оба говорят и в то же время как будто присматриваются друг к другу. Мать гладит его по плечу. Потом говорит тихо:
– Ну, здравствуй, сынок.
Сын, после паузы: Мама, здравствуй…
Мать оглядывается по сторонам, стараясь скрыть слёзы: Тут ты и живёшь? Покажи мне свою келью.
Сын: Да, здесь я и живу. Ложимся спать поздно вечером по звону колокола, ночью встаём на молитву несколько раз, утром колокол собирает опять на общую молитву. Жизнь здесь как будто очень похожа на тюремное заключение, но только в монастыре она совершается по доброй воле. Там, на втором этаже у меня маленькая молельня «Аве Мария», называем её так по молитве, которую нужно читать всякий раз, входя в неё. Там же чулан, который приспособлен под рабочий кабинет. Внизу дровяной сарай и мастерская, где каждый брат два-три часа в день занимается ручным трудом. Для нас это просто развлечение. Это необязательная работа.
Мать: А там из окна вижу садик?
Сын: Да, садик. У всех моих соседей садики ухоженные – они каждый день проводят несколько часов за садовыми работами. У западных людей больше дисциплины. Мой садик заброшен.
Мать: Там только камни и трава…
