Истории приходят по-разному. Одни, шелковой паутинкой выскальзывая из только что сбежавшего сновидения, незаметно и вкрадчиво вплетаются узором в мысли и настроения дня. Они тихи, ласковы и ненавязчивы. То зазвучат птичьим переливом, то затихнут. Рисуют картинки и образы солнечными лучами на кружевной занавеске. Покорно и терпеливо ждут подходящих слов.
Другие обрушиваются лавиной, волной, наваждением, сметая все на своем пути. Они не позволят повернуться к ним спиной и начать ритуальный танец повседневности. Нет, они хватают, душат, бередят. Пока не уступишь страстному велению, не бросишь все, не выключишься из ритма и не возьмешь в руки тетрадь. Вот тогда они польются, не встречая преград. И будут слезы, любовь, приключения, отблески костров в ночной степи и ослепительное мерцание незнакомых созвездий.
Ты – только сейчас, только так. Морок, напасть, золотистое покрывало, долгий-долгий взгляд в двери мира, которые открываются только для тебя и тобой. Пока не будет дописано последнее слово.
И потом поднимаешь глаза, видишь нестертую пыль на книжной полке, брошенную на пол игрушку, знакомый узор обоев. И впускаешь в себя шорохи, вздохи и смешки родного дома. И думаешь с удивлением и восторгом: что это было? И куда ушло? Тут же спохватываешься с облегчением. Вот оно, тайные знаки, священные письмена, неведомые руны. Заклинание вечности и обещание райского блаженства, запечатленные синей шариковой ручкой в обычной тетрадке в клеточку…
Но все истории, как бы они ни приходили, хотят быть рассказанными и услышанными…
Рдяные абрикосы подставляют бочка солнцу и, как все рыжие, мгновенно покрываются веснушками. Поймав прохожих на том, что они невольно замедляют шаг и задирают головы, понимаю – пора избавить их от соблазна! За неимением лестницы урожай с веток сбиваю тяпкой и пару раз получаю тугими шариками по лбу. Видимо, дерево сердится, что я так небрежно обхожусь с ее любовно взращенными плодами.
Под спасительной прохладой увитой цветами беседки начинается действо. Все липкое и сладкое: мои пальцы; подол сарафана, в который я собирала паданки; дочкины щеки (по устоявшейся детской традиции фрукты попадают больше в рот, чем в чашку). Косточки охотно выскальзывают из медово-прозрачной мякоти, предвкушая момент своего триумфа, когда, высушенные, станут материалом для поделок. Но пока не до них.
