Заброшенный особняк, названный «Приютом воина», навевал тоску и
уныние. Обвитый вокруг тусклых окон плющ пожелтел, двор
беспорядочно зарос, а кованная ограда частично покосилась от удара
рухнувшего дуба. И только один нюанс искажал эту картину.
Охренеть какой огромный нюанс.
Всё что я видел, знал или помнил о Вихре оказалось изрядным
преуменьшением. Эта громадина возвышалась до самого неба,
разливаясь по густым облакам огненным маревом. До него всего
несколько километров, и даже отсюда заметно медленное, гротескное
вращение этой махины.
Вихрь растянулся вширь на километры, угрожающе нависая над
близлежащей территорией, и до того удивительно, что никаких
разрушительных последствий, никакого буйного ветра. Лицо обдувал
лёгкий, прохладный бриз, в тишине слышался шелест листвы. Как будто
Вихрь всего лишь голографическое изображение.
- Дерьмо, - резюмировал Михайлов, пнув оставленную кем-то
бутылку.
Звякнув о каменную дорожку, та весело покатилась к парадному
входу. Парадный… Одно только название.
- А мне нравится! Здесь так… самобытно!
Анна Игоревна преобразилась за время поездки. Сменив строгую
форму Магистерия на спортивные леггинсы и топик, она каждую
остановку демонстрировала изящество и скульптурные формы своего
тела. Оттягивавшая белую ткань грудь пробуждала во мне первобытные
инстинкты, а переданная по наследству память Фёдора подбрасывала
совсем стыдные воспоминания. Ах ты маленький негодник…
- Расслабьте булки, субботника не будет, - весело подхватив
сумки, я направился к «парадному» входу. – Вечером это место
приведут в порядок. Когда я найду лодырей, которым доверили
особняк…
Михайлов, с остальными сумками, нагнал меня в холле. С
электричеством полный абзац, воды тоже нету. Ладно хоть затхлого
запаха сырости не было, здесь просто чертовски пыльно.
- Дважды дерьмо, - горячился Саша, скидывая с мебели белые
простыни, поднимая пылевое облако. – И надолго мы здесь
застрянем?
- Я уже говорил. Теперь это мой дом, Саш. Привыкай.
- Не хочу. Ты ведь мог договориться с господином графом, выбрать
место хотя бы с электричеством… - раздосадовано пнув стену, он
пробубнил. – Не понимаю я этого побега.
Устало протерев уголки глаз, я набирался терпения. Михайлов всю
дорогу мусолил эту тему, взывал к разуму, сыновьим чувствам и
здравому смыслу. Я выслушал все аргументы по два раза, а он всё не
унимался.
