Первое, что она ощутила, когда ей удалось, наконец, разлепить веки, одолев последние живые картинки этого тягучего предутреннего сна, – тёплая, c легкой шершавинкой ладонь бабы Насти. Особенно заметно это касание мягкой бабы Настиной тёрки она ощутила в тот момент, когда та, нагладившись вдоволь, прижала ладонь к её лбу и легонько покачала ею туда-сюда вместе с ещё не окончательно проснувшейся головой. Аврошка прекрасно знала, что там, где у взрослых заканчиваются пальцы и начинается ладошка, широкая, сильная и пожилая, какая была у папы, и узкая, наподобие маминой, обычно случаются слабые натёртости и даже целые мозоли. Именно так было у её отца, хотя она знала, что папа никогда в жизни не занимался грубым физическим трудом, а наоборот, старался больше думать своей ужасно умной и талантливой головой, придумывая разные инженерные конструкции для секретных ракет, которые улетали в небо, унося с собой на борту отважных людей и самое передовое научное оборудование. Папы часто не бывало дома, но всё равно он всегда был с ней, потому что портрет его висел в детской комнате, над её маленьким письменным столом. Стол этот изготовил мастер-краснодеревщик ещё в позапрошлом веке из старинного палисандра: он достался семье от неизвестного ей прадедушки Ивана Карловича.
Прадед Иван Карлович был часовых дел мастером и, наверное, хранил в столе свои бесчисленные детальки: колёсики, винтики, оси и пружинки. Правда, одному из этих «тихих» и гладких изнутри ящичков, тому, что размещался в самой серёдке единственной тумбы справа, Аврошка тоже нашла применение – в нём хранились её богатства. Сокровище состояло из детского художественного набора с восемнадцатью акварельными кирпичиками, однотонного керамического стаканчика с четырьмя вертикально торчащими из него остроконечными кисточками разной пушистости, глубокого блюдечка для воды – макать туда эти кисточки – и, наконец, главного – альбома для рисования, откуда она почти ежедневно аккуратно вырывала плотные, упругие, слегка шероховатые на ощупь, белейшие листки рисовальной бумаги, чтобы спустя какое-то время все они стали картинами. «Полотнами кисти Авроры Цинк», как шутя говорила мама. «Красавицами расчудесными», – так определяла их баба Настя, одобрительно покачивая заметно седеющей головой. «Вполне серьёзными работами» – таких слов их удостаивал папа, особенно выделяя среди прочих гуашевый портрет летучей лисицы с необычным именем Фокс.
