…Итак, он должен заночевать в квартире убитого. Вернее, остаться на ночь. А часа в три после полуночи выйти из дома и пойти туда, не знаю куда. Туда, куда пошел в предыдущую ночь убитый.
Ну, так куда?
Ноги сами вынесут. И доведут?
Двенадцатый этаж двенадцатиэтажного кирпичного дома. Очень даже, как бы это сказать, кирпичного. Стиль «Уведи меня, мама, в переулки номенклатуры». В подъезде – кадки с какими-то уродливыми южными растениями. Ковровая дорожка. Столик, а за ним консьержка – угрюмая мазепа, посверкивающая глазками из-под допотопных очочков. Бараночку в чашке помешивающая. Это уж непременно-с.
И как же ее минуешь, с ее каркающим: «Вы к кому?»
И самое-то поганое, он даже не знает, надо ли не засветиться, или, наоборот, не отворачивая лица, бодро отвечать: «В квартиру шестьдесят четыре, к Мартину Марло».
Как следует действовать по обстоятельствам, когда неизвестны обстоятельства?
Марло могли убить свои, могли – чужие, могли – никакие. Случайные шлюхи, к примеру. Разумеется, эта последняя категория куда чаще оказывается в роли жертв преступления, чем его исполнителей. Но чего на свете не бывает?
Он прошел мимо консьержки, не совсем отчетливо бросив: «В шестьдесят четвертую», и в кабине лифта нажал клавишу «12». Но уже восьмая засветилась ярче других, пол лифта слегка тряхнуло, и движение прекратилось. В лифт сунулся ««хорёк»» в галстуке, безжалостно сдавливающем цыплячью шею. По-своему респектабелен. Насторожен.
– Простите, вы вниз?
– Вверх.
– Ну ничего, чем ждать, я уж с вами. А то вдруг еще мимо пройдет.
Высветился двенадцатый. Он шагнул из лифта, успел сделать два-три шага, когда за спиной раздалось:
– У вас зажигалки не будет?
Он машинально сунул руку в карман. Обернулся. В руке «хорька» была не сигарета. Ствол черным, зияющим своим «калибром» был направлен ему в живот.
А когда в живот, это значит: если уж умирать, то в муках.
«Понтярщик дешевый» – это он сказал мысленно себе. «Хорьку» говорить было нельзя. Ни хорошего, ни плохого. Неизвестно, как тот отреагирует на то или другое. На что угодно.
