Мальчик Саша Колобов, в новой «матроске», почти 5 лет от роду, отданный в детский сад Мамой, служащей в Поселке золотодобывающего прииска приемщицей золота, и по совместительству – начальником отдела кадров, наказанный за то, что наступил на ногу воспитательнице, стоял в углу чулана и плакал.
Даже не плакал, слезы уже давно закончились, а подвывал и повизгивал сорванным слабым голоском, как плачет маленький щеночек в первую ночь, проведенную в разлуке с мамой-собакой.
Это наказание длилось уже давно, его закрыли в чулане еще до завтрака.
В маленьком, низком, закрытом на замок чуланчике, было ужасающе темно, дурно пахло гнилыми тряпками и кто-то неведомый и «страшнючий – престрашнючий» деловито, по-хозяйски так, все ближе и громче шуршал и возился под ногами.
Звуки из детсадовской жизни сюда не проникали. О том, чтобы присесть, а тем более прилечь туда, где обитал некто, не могло быть и речи.
Определить, сколько он здесь, Саша не мог, не умел еще разбирать время. К тому же окон и даже маленькой щели, откуда мог проникать свет, в чулане не было.
Для храбрости Саша попытался представлять себя то одним, то другим героем «хорошим и безвинно страдающим» из разных сказок, которые, чего уж там, тоже иногда плачут «горько-прегорько» в безнадежных ситуациях, в ожидании чуда или доброго волшебника.
Он ведь тоже, как эти герои, совершил почти геройский поступок, хотел сделать, как лучше, как учила его Мама.
Он сделал доброе дело, он хотел помочь упавшей нечаянно Лидочке, которую секретно и о-ч-ч-ч-е-нь – п-р-ре-о-ч-чень полюбил давно.
Уж больше трех дней как.
Лидочка упала, он увидел это раньше всех, и быстрее всех, как настоящий принц из сказки, бросился к ней на помощь.
Он был уже в образе принца, он мысленно летел на своем вороном чудо – коне, не замечая ничего и никого вокруг. Он спешил на помощь своей принцессе.
Но реальность оказалась сильнее сказки и вот он здесь.
И за что?
За то, что совсем чуть-чуть наступил на ногу воспитательницы, пожилой, толстой, усатой и пугливой Гульсары Губайдуловны, которая дремала на стуле под монотонный гул приученных ей к тихим играм детей, не сколько с помощью грозных со смешным акцентом окриков, сколько с помощью пинков, подзатыльников и болючих щипалок.
