* * *
Немолодой худощавый мужчина быстро шел по пустынной улице.
Поздняя осень уже опускала на город ранние тусклые сумерки, скрывая и затушевывая мрачные здания из темно-красного кирпича, бывшие заводские корпуса и доходные дома. Трудно было представить, что где-то близко по оживленным улицам струится нарядная толпа, люди возвращаются с работы, спешат в гости, в кино, в театр.
На этой улице не было ни души.
Ни души?
Нет, позади, совсем близко, мужчина слышал приближающиеся, неотвратимо догоняющие его шаги. Он пошел быстрее – но преследователь не отставал.
Мужчина резко остановился, оглянулся и увидел в густой тени возле стены дома сутулую фигуру. Опущенный капюшон скрывал лицо преследователя, только бледные глаза светились в темноте, как два тусклых огня. Преследователь не торопился, видимо, охота доставляла ему удовольствие, и он понимал, что она подходит к концу.
Мужчина развернулся и пошел быстрее, но преследователь тоже прибавил шагу. Стало трудно дышать, сердце кололо, мучительно, неровно бухало в груди. Еще две-три минуты, и преследователь догонит его, и тогда… тогда… тогда все будет кончено.
Впереди, совсем близко, из сгущающихся сумерек выплыло пятно яркого света – вывеска какой-то дешевой забегаловки. Светящаяся вывеска не оставляла никаких сомнений – «Рюмочная», только первая буква то и дело гасла и снова загоралась.
Мужчина пошел еще быстрее, едва не перешел на бег, рванул дверную ручку и вошел в тепло и свет.
Прежде он ни за что не зашел бы в такое заведение – заурядная рюмочная, вполне под стать этому мрачному, неприветливому району. Здесь можно было выпить дешевой водки и закусить ее самой немудрящей закуской. Само это заведение и все здешние завсегдатаи словно перенеслись сюда на машине времени из эпохи застоя, а то и из куда более ранних времен – казалось, за соседним столиком можно увидеть пьяненького Мармеладова, мрачного Родиона Раскольникова или еще кого-нибудь из героев Достоевского.
За стойкой возвышалась огромная буфетчица с густо накрашенным лицом, похожая на языческого идола.
Худощавый мужчина взял у нее рюмку водки, тарелку с жирной селедкой и отварной картошкой, щедро посыпанной укропом, сел за свободный столик возле окна.
Тут же к его столику подошел обрюзгший человек с трехдневной щетиной, уставился слезящимся заискивающим взглядом бездомной собаки и проговорил:
