I
Я приехал в Сингапур чуть раньше Мари, чтобы встретить ее непременно с бледно-лиловой орхидеей. Она просила меня об этом, уговаривая примерно с месяц. Мари собиралась отметить свое тридцатилетие на острове, где дикая магнолия в цвету, и по такому случаю пригласила меня, своего единственного друга детства, который не покинул Армению навсегда. Поначалу я отпирался, как только мог, придумывая нелепые отговорки, но, в конце концов, согласился и вписал в свой плотный рабочий график тропический рай на острове Сентоза. Я уже бывал здесь на гастролях и оставил в своих воспоминаниях сожаление о том, что многое из того, что можно было бы посмотреть, не увидел из-за нехватки времени. Зная абсолютную непредсказуемость Мари, я приехал на день раньше еще и потому, чтобы спокойно побродить по старым кварталам города.
Мари – танцовщица. Она живет в Сиднее, очень тоскует по прошлому, в котором остались мелодия южного танго, похожая на жгучую паприку, и кусочек затемненного Еревана, где прошло наше детство. Я и Мари выросли в одном дворе, учились в одной школе и мечтали уехать в далекие края. Я выбрал музыку, она – танец.
Для меня карьера музыканта складывалась удачно. После предложенного контракта с Берлинским симфоническим оркестром мне не пришлось старательно карабкаться на музыкальный Олимп. Я жил на две страны и это меня устраивало больше любой эмиграции, так как где бы я ни был – меня мучительно тянуло обратно домой. У Мари сложилось все иначе. Во время гастрольной поездки в Аргентину она познакомилась с танцором из бедной провинции и оставалась с ним до тех пор, пока не поняла, что в людях разбирается не так уж хорошо, как танцует. Позже она переехала в Буэнос – Айрес. Когда ей посчастливилось увидеть международный фестиваль танго, мой мобильник всю неделю разрывался от восторженных сообщений. Ее удивила японская пара (ты бы видел, как танцуют самураи!). Танец, который был так любим в период между двумя мировыми войнами, стал вновь набирать популярность во всем мире. Мари цеплялась за любую работу, но ей хотелось танцевать. «Знаешь, – говорила она мне, – эмиграция не так уж хороша на самом деле. В ней много грусти». Я знал и продолжал надеяться, что Мари вернется домой, пока не получил неожиданное известие о ее переезде в Австралию. Оно огорчило меня так же, как и переезд других моих однокашников. Мы продолжали общаться, и, возвращаясь в Ереван, я все чаще выбирал для своих прогулок старые улицы города. Они постепенно исчезали, утрачивая свой первоначальный вид, и вместе с ними исчезали ереванские дома, привычные моей памяти. Их разрушала не стихия, их разрушало несогласие людей, которые, несомненно, любили свой город. Когда на своем пути я встречал еще уцелевший знакомый дом, то искренне радовался ему, как если бы встретил старого друга.
