Боже правый! Пропадаю!
Жизнь пускаю на распыл.
И не помню, и не знаю —
Кем я жил и раньше был.
У прощального причала
Полыхает вечный свет!
Нет конца и нет начала,
Середины тоже нет…
Нет удачи, мало света,
Только я, как на торгу,
Все расплачиваюсь с кем-то,
Расплатиться не могу…
(Эти стихи в тюремной камере города П-ска бандит Филолог читал другому бандиту – Слонику).
Вот я, оголтелый и несусветный разбойник, сижу и пишу…
А если, допустим, кто-нибудь меня спросит, для чего я пишу, то я, наверно, и не отвечу.
Потому что – я не знаю.
Верней сказать, знаю, но только отчасти. Фрагментарно, как мог бы выразиться один человек, прозвище которого было Филолог.
Вот именно – фрагментарно.
То есть – что-то я знаю, а чего-то – не знаю.
Но – мне хочется знать.
Мне, видите ли, хочется понять.
Мне хочется понять то, что, по моему убогому разумению, обязан понять всякий, кто когда-либо рождался и жил на этой земле – от, допустим, какого-нибудь президента до, предположим, вора-майданника из банды «Ночные вороны», которая злодействовала некогда в заштатном городе П-ске, а потом полностью была ликвидирована и определена, куда ей полагается.
Может, вам интересно, что именно мне хочется понять?
Ну, так я вам отвечу.
Мне хочется понять некую тайну.
Или – некую истину.
Или – если быть до конца точным в смысле фразеологии, некую таинственную истину.
И для этого я прибегну к филологическому приему под названием иносказание.
Конечно, это будет довольно-таки затасканное из-за частого употребления иносказание, но, во-первых, я не мастер всяких там иносказаний, а, во-вторых, свежих и незатасканных иносказаний в этом мире давным-давно уже и нет; они, как выразился однажды Филолог, вымерли приблизительно в одно время с мамонтами…
Ну так, значит, иносказание.
Вот, скажем, имеется отвлеченная (абстрактная, как мог бы изъясниться вышеупомянутый Филолог) железная дорога.
И по этой абстрактной дороге на всех парах мчится абстрактный поезд.
Но – этот поезд не просто мчится, а – убегает.
Он убегает от такой же предельно отвлеченной опасности, которая за ним гонится.
О, это воистину страшная опасность!
Это, знаете ли, такая опасность, что после нее не остается уже ничего, то есть совсем ничего: ни малого камешка, ни пылинки, ни дуновения ветра, ни всплеска воды в реке, ни минутки, ни секундочки – одна только пустота, а, может быть, даже и пустоты не остается! Это – всепожирающая опасность, ад, ничто, предельно страшный вакуум, внутри которого, потеряв всякое представление о начале, конце, смысле и сути стенают и мечутся человеческие души. Множество человеческих душ, бесконечное, неисчислимое множество!
