В пестро раскрашенной деревянной будочке у входа в парк Михель купил билет, на последние медяки, которые перед тем долго собирал и пересчитывал – хватит ли. И пока он рылся в карманах сперва видавшей виды короткой кожаной куртки, а потом и в холщовой сумке, широкий ремень которой оттягивал плечо, собравшаяся перед будочкой жиденькая толпишка любителей утренних гуляний взирала на него с презрением и плохо скрываемой жалостью. Того и гляди, кто-нибудь подойдет и протянет монетку. Слава богу, обошлось.
Он расплатился в кассе, отошел подальше, туда, где над посыпанной мелким гравием дорожкой нависала густая крона каштана, и там еще раз поглядел на синий квадратик картона. На нем была оттиснута чернильным штемпелем сегодняшняя дата, а еще указывалось, что билет дает право «гуляния в городском парке без ограничения во времени, но без права катания на увеселительных каруселях». Как будто карусели бывают не увеселительными. А то бы он покатался.
Билет предстояло сдать потом вместе со всеми бумагами, потому что казенные расходы всегда должны возмещаться, а он не такой дурак, чтобы дарить собственному начальству пускай даже пять грошей.
Налетающий от близкой реки ветер пах сладко и влажно, с каштана сыпались на гравий розово-белые лепестки.
Очередь глазела.
Он был так же неуместен здесь, как чудище, выползшее из ночных кошмаров и стоящее посреди людной площади с сахарным петушком на палочке и воздушным шариком в руке.
Жалко, что ему не до воздушных шариков. Он всегда любил смотреть, как уносится в бескрайнюю небесную синь яркая капля, заключающая в себе твое собственное дыхание. Где-нибудь там, в поднебесье, тонкая резина шарика лопается, и оно летит дальше, выше и выше… нет лучшего способа донести до бога все, что ты хочешь ему сказать. А костелы придумали идиоты.
Ладно, хватит развлечений.
Он пошел.
В самом дальнем углу парка, где даже не сметали с дорожек прошлогоднюю листву, он нашел сухую и относительно чистую скамейку. Здесь был обрыв, внизу, за кустами сирени и бурьяном, несла свои воды Става – прямая и узкая в городских пределах, похожая на стремительную ленту серого шелка, обшитая гранитом набережной. Кругом стояли в весеннем обморочном молчании ясени и тополя, еще с десяток высоких мачтовых сосен с почти черной иглицей, и было слышно, как шуршат под налетающим ветром черно-коричневые сухие листья минувшей осени.
