Петр Тизенгаузен, молодой дворянин из мелкопоместных, был с
придурью.
Еще в детстве его одолевали всякие идеи: то затеет вертеть дырку
до центра земли и обрушит летний нужник; то возьмется изучать
самозарождение мышей в грязном белье и увидит слишком много
интересного; то задумается, чего люди не летают, и после ковыляет с
ногой в лубках. Когда Петр наконец вырос и озаботился вопросами
попроще, а именно, почто у девок сиськи, и как от вина шумит в
голове, родители юного Тизенгаузена заметно воспряли духом.
Но годам к восемнадцати, когда все ему стало окончательно ясно,
понятно, доступно, а потому как-то пресно, Петру нечто особенное
вступило в голову.
От скуки Тизенгаузены держали парусную шнягу, на которой в ясную
погоду гуляли по Волге-матушке под гармошку и самовар с баранками.
Шняга была верткая, легкая, быстрая, не боялась волны, прелесть
суденышко. На ней даже стояла пушчонка для потешной стрельбы, из
разряда тех, которые пищалью назвать уже нельзя, а орудием еще
совестно.
И вот на эту шнягу Петр Тизенгаузен вдруг зачастил.
Экипаж шняги состоял из шестерых мохнорылых обормотов под
командой вольноотпущенного матроса деда Шугая. Тот Шугай, даром что
дед, носил флотскую косичку, в ухе серьгу и за поясом нож. Еще он
был знаменит аж на другом берегу Волги-матушки невероятным своим
сквернословием и ловкостью в работе со всякой снастью. Рассказы
деда Шугая о дальних походах и истоплении басурман тянулись часами,
ибо на одно русское слово у него приходилось три-четыре морских. Но
если слушать внимательно, то можно было узнать вещи поразительные:
например что у китаянок дырка поперек.
Главное, со шнягой дед управлялся отменно. Не было случая, чтоб
его мохнорылый экипаж черпнул бортом воду, навалился на другое
судно или, скажем, пропил с похмелья якорь — что на Волге-матушке
испокон веку считалось в порядке вещей.
Приняв командование и понизив деда Шугая до боцмана, каковое
понижение было компенсировано дополнительной чаркой водки в день,
Петр Тизенгаузен развил на шняге кипучую деятельность. Во-первых,
он перекрестил ее из "Ласточки" в "Чайку". Во-вторых, заставил
матросов основательно подновить судно и заново покрасить.
В-третьих, оснастил "Чайку" рындой. И принялся на шняге по
Волге-матушке разнообразно вышивать. И в вёдро, и в дождь, и при
любом ветре "Чайка" сновала туда-сюда, оглашая великую русскую реку
чудовищной руганью и вытворяя такие эволюции, что соседи
Тизенгаузенов крутили пальцем у виска.
